Журнал «Пионер» - Пионер, 1951 № 10

- Всё дела, - вздохнул Иртыш. - Был в Катремушках. Ты начальнику скажи - совсем близко, у Донцова лога, трёх я казаков видел.

- Эка невидаль! Трёх! Кабы триста…

- Трёхсот не видал, а ты скажи всё-таки… Дома что? Мать, поди, ругается?

- Бить будет! Вчера перед иконой божилась. «Возьму, - сказала, - рогаль и буду паршивца колотить по чём попало!»

- Ой ли? - поёжился Иртыш. - Это при советской-то?

- Вот она тебе покажет «при советской»! Ты зачем у Каблуковых на парадном зайца нарисовал? Всё шарлатанишь?

Иртыш рассмеялся:

- А что же он, Каблуков, как на митинге: «Мы да мы!», а когда в пятницу стрельба началась, смотрю: скачет он через плетень да через огород, через грядки, метнулся в сарай, из сарая - в погреб. Ну, чисто заяц! А ещё винтовку получил! Лучше бы мне дали…

- Про то и без тебя разберут, а тебе нет дела.

- Есть, - ответил Иртыш.

- А я говорю, нет!

- Есть, - упрямо повторил Иртыш. - А ты побежишь, я и тебя нарисую.

- И кто тебя, такого дурака, сюда пропустил? - рассердился брат. - В другой раз накажу, чтобы гнали в шею. Постой! Матери скажи, пусть табаку пришлёт. За шкафом, на полке. Да вот котелок захвати. Скажи, чтобы еды не носила. Вчера мужики воз картошки да барана прислали, пока хватит.

Иртыш забрал котелок и пошёл. По пути он толкнул ногой железного орла, заглянул в пустую бочку, поднял пустую обойму, и вдруг из того же самого окна, откуда на голову ему свалилась картофельная шкурка, с треском вылетела консервная жестянка и ударила по ноге, забрызгав какою-то жидкой дрянью.

Сквозь решётку Иртыш увидел вытиравшего о тряпку руки рыжего горбоносого мальчишку лет пятнадцати.

- Барчук! Тургаев Стёпка! - злобно крикнул Иртыш, хватая с земли обломок кирпича. - Где твоё ружьё? Где собака? Сидишь, филин!

Камень ударился о решётку и рассыпался.

- Стой! Проходи мимо! - закричал Иртышу, выбегая из-под навеса, часовой. - Не тронь камней, а то двину прикладом… Уйди прочь от решётки, белая гвардия! - погрозил он кулаком на окошко. - Ты смотри, дождёшься!

Из глубины камеры выскочила такая же рыжая горбоносая женщина и рванула мальчишку за руку.

- Врёт он, не выстрелит, - отдёргивая руку, огрызнулся мальчишка. - Нет ему стрелять приказа!

Он плюнул через решётку, показал Иртышу фигу и нехотя отошёл.

- Ишь, белая порода! Ломается! - выругался часовой. - То-то, что нет приказа. А то бы ты у меня сунулся!… Беги, малый, - сердито сказал он Иртышу. - Видел господ? Мы вчера всухомятку кашу ели. А он, пёс, фунт мяса да полдесятка яиц слопал. Нехватаег только пирожного да какава!

- За что почёт? - спросил Иртыш. - Жрали бы хлеб.

- Боится комиссар - не сдохли бы с горя. Разобьёт тогда Тургаев тюрьму пушками. Она, тюрьма, только с виду грозна. А копнуть - одна труха.

- Я его всё равно убью! - пообещался Иртыш, снова глянув вверх. - Мне бы только винтовку достать. У вас тут нет лишней?

Часовой усмехнулся:

- Лишней винтовки на всём свете нет. Все при деле. Беги, герой! Вон разводящий идёт, смена караула будет.

Отбежав на бугорок в сторону, Иртыш видел, как сменились часовые. Старый сказал что-то новому и опять показал на окошко.

Новый злобно выругался и покрепче сжал винтовку.

Старого часового Иртыш не знал. Новый же, Мотька Звонарёв, источник и кухонный мужик тургаевской усадьбы, был Иртышу немного знаком. Когда Мотька хоронил дочку Сашу, которая утонула в пруду, испугавшись тургаевских собак, Иртыш был на похоронах и даже нёс перед гробом крест.

С пригорка Иртышу был виден подкравшийся к решётке Стёпка Тургаев. Иртыш постоял, любопытствуя, высунется теперь Стёпка или нет. Стёпка постоял, посмотрел, но когда Мотька поднял голову, то он быстро отошёл прочь.

Иртыша выпустили за воротя. Он решил выйти на свою улицу и направился через луг и огород, быстро шагая по мокрой, росистой траве.

Давно ли, - думал он, - нет, совсем ещё недавно, всего только прошлым летом, его поймали в тургаевском парке, где он ловил в пруду на удочку карасей. По чистым песчаным дорожкам, меж высоких пахучих цветов, его провели на площадку перед стеклянной террасой, и там вот эта самая важная горбоносая женщина, сидя в плетёной качалке, кормила из рук булкой пушистого козлёнка. Она объяснила Иртышу, что он потерял веру в бога, честь и совесть и что, конечно, уже недалеко то время, когда он попадёт в тюрьму…

Иртыш обернулся и посмотрел на грозные тюремные башенки.

- А как повернулось дело? - засмеялся он вдруг. - Трах-та-бабах! Революция!

Ему стало весело. Он глотал пахнувший росой и яблоками воздух и думал: «Вот столб, хлеб, дом, рожь, больница, базар - слова, всё знакомые, а то вдруг - революция! Бейте, барабаны!» Он поднял щепку и громко забарабанил в закопчённое днище солдатского котелка, который дал ему брат.

Бейте, барабаны, Трам-та-та-та!

Смотри не сдавайся Никому никогда!

Получалось складно.

Бейте, барабаны,

Военный поход!

В тысячу девятьсот…

Восемнадцатый год!

Одинокая пуля жалобно прозвенела высоко над его головой. Иртыш съёжился и скатился в канаву.

Высунувшись осторожно, он увидел, что это стреляют свои. С тюремной башенки часовой-наблюдатель показывал рукой, чтобы Иртыш не бродил полем, а шёл дорогой.

Иртыш запрыгал и замахал шапкой, объясняя, что ему нужно пройти огородами. Часовой посмотрел - увидел, что мальчишка, и махнул рукой.

Иртыш свистнул и уже без песни помчался через грядки.

Высоко над землёю сияло солнце. Звенели над пустыми полями жаворонки.

Прятались в логах злобные казаки. Приготовились к удару тургаевские пушки. И всё на свете весёлому Иртышу было ясно и понятно.

Это был июль 1918 года. Сады, заборы, загородки для выпаса скота были оплетены ржавой колючей проволокой. Лучину на растопку утюгов, самоваров щепали военными тесаками.

Спасаясь от собаки и разорвав штанину о проволоку, Иртыш выбрался через чужой огород на улицу и на стене каменной часовенки увидел рыжее, ещё сырое от клейстера объявление, возле которого стояло несколько человек.

Это был, кажется, уже четвёртый по счёту приказ ревкома населению - сдать под страхом расстрела всё боевое, ручное и охотничье огнестрельное оружие.

Иртыш, не задерживаясь, пробежал мимо.

Было ещё рано, но осаждённый город давно проснулся. Неуклюже ворочая метлами, под присмотром конвоира, буржуи подметали мостовую. Неподалёку от пожарной каланчи, наполовину разбитой снарядами, городская рабочая дружина - человек двадцать пять - обучалась военному делу.

Мимо разрушенных и погоревших домов, сданных и брошенных купцами лавок Иртыш подошёл к розовому двухэтажному дому купца Пенькова, где стоял теперь военный комиссар.