Журнал «Пионер» - Пионер, 1951 № 10

- Вернётся! - громко успокоил Иртыш. - Он, должно быть, поехал в Мантурово покупать тёлку. Или в Котухово, сменить у телеги колёса. Ведь телега-то, поди, у вас старая?

- Старая, батюшка! Это верно, что старая! - радостно завопила обнадёженная бабка и от волнения даже свесила ноги с печки. - Достань, Валька, из печки горшок… миску поставь, ужинать будем.

Валька дёрнула плечами, бросила на Иртыша удивлённый, но уже не сердитый взгляд и, забирая кочергу, недоверчиво спросила:

- Что же это он колёса менять бы вздумал? Он, когда уезжал, про колёса ничего не говорил.

- А это уж характер у него такой, - важно объяснил Иртыш. - Станет он обо всём с вами разговаривать!

- Не станет, батюшка, - слезая с печи, охотно согласилась старуха. - Это верно, что характер у него такой, крутой, натурный. Валька, слазь в подпол, достань крынку молока. Ах ты, боже мой! Вот послал господь утешителя!

Утешитель Иртыш самодовольно улыбнулся. Он помог Вальке открыть тяжёлую крышку подпола, наточил тупой нож о печку и вежливо попросил Вальку, чтобы она подала ему воды умыться.

Валька улыбнулась и подала.

После ужина они были уже почти друзьями.

Бабка опять залезла на печку. Валька насухо вытерла стол и. сняла со стены жестяную лампу. Иртыш взял с подоконника валькину тетрадь и огрызок карандаша.

- Хочешь, я тебя нарисую? - предложил он. - Ты сиди смирно, а я раз-раз и портрет будет.

- Бумагу-то портить? - недоверчиво заметила Валька, а сама быстро поправила волосы и вытерла рукавом губы. - Ну, рисуй, если хочешь!

- Зачем же портить? - самоуверенно возразил Иртыш и, окинув прищуренным глазом девчонку, он зачертил карандашом по бумаге. - Так… Ты сиди, не ворочайся!… Вот и нос готов, сюда бровь… Вот один глаз, вот другой… Глаза-то у тебя опухли, заплаканные…

- А ты не опухлые рисуй! - забеспокоилась Валька. - Ты рисуй, чтобы было красиво.

- Я и так, чтобы красиво… Ты кончик языка убери. А то так с языком и нарисую! Ну, вот волосы - раз… раз, и готово! Смотри, пожалуйста, разве не похожа? - И он протянул ей портрет красавицы со сжатыми губами, с длинными ресницами и гибкими бровями.

- Похожа, - пролепетала Валька. - Эх, как ты здорово! Только вот нос… Он как-то немного кривой… Разве же у меня кривой? Ты посмотри поближе… Подвинь лампу.

- Что нос? Нос - дело пустяковое. Дай-ка резинку… Нос я тебе какой хочешь нарисую. Хочешь - прямой, хочешь - как у цыгана с горбинкой. Вот такой правильней!

- Такой лучше, - согласилась Валька. - Ой, да ты же мне сережки в ушах нарисовал!

- Золотые, - важно подтвердил Иртыш. - Такой я в них сейчас бриллиантик вставлю! Один бриллиант - раз… другой - два… Эх, ты! Засверкали! Ты в городе бываешь, Валька?

- Бываю, - не отрываясь от портрета, тихо ответила Валька. - С отцом на базаре.

- Тогда найду!… А вон и ворота скрипят. Беги, встречай батьку!

- Ты колдун, что ли? Ох! А ведь, правда, кто-то подъехал.

В избу вошёл отец. Он был зол.

Вчера в лесу его встретили четверо из дол - гунцовской банды, вскочили на телегу и заставили свернуть на Семикрутово…

Против двухсот пехотинцев, полусотни казаков и двух орудий у города Россошанска было только восемьдесят два человека и три пулемёта.

Однако отбивался Россошанск пока упорно. Стоял он на крутых зелёных холмах. С трёх сторон его охватывали поросшие камышом речки Синявка и Ульва. А с четвёртой - от поля - на самой окраине торчала каменная тюрьма с четырьмя облупленными башенками.

День и ночь тут дежурила сторожевая застава. Пули за каменными бойницами были ей не страшны, а тургаевские орудия по тюрьме не били, потому что в ней сидели заложниками жена Тургаева и её сын Стёпка.

Было ещё совсем рано, когда Иртыш подбежал к ограде и застучал в окованные рваным железом ворота.

- Что гремишь? - спросил его через окошечко надзиратель. - Кого надо?

- Трубников Павел в карауле? Отворите, Семён Петрович. Беда, как повидать надо!

- Эх, какой ты, молодец, быстрый! А пропуск? Это тебе, милый, тюрьма, а не церква.

- Так мне же нужно по самому спешному и важному! Вы там откиньте слева крючок, а засов ногою отпихните. Я быстренько. Мне только к Пашке Трубникову… к брату…

- К брату? - удивился надзиратель, высовывая бородатое лицо. - А я тебя, молодец, спросонок и не признал… Так это, говорят, ваша компания у меня в саду две яблони - скороспелки наголо подчистила?

- Бог с вами, Семён Петрович! - хлопнув рукой об руку, возмутился Иртыш. - С какой компанией? Какие яблоки?… Ах, вот что! Это вы, наверное, приходили недавно в сад. Где яблоки? Нет яблок. А всё очень просто! Когда в прошлую пятницу стреляли белые из орудий, он - снаряд - как рванёт… В воздухе гром, сотрясение!… У Каблуковых все стёкла полопались, трубу набок свернуло. Где же тут яблоку удержаться? Яблоки у вас сочные, спелые, и как тряхнёт - они, поди, и посыпались…

- То-то, посыпались! А куда же они с земли пропали? Сгорели?

- Зачем сгорели? Иные червь сточил, иные ёж закопал. А там, глядишь, малые ребятишки растащили. «Дай, - думают, - подберу, все равно на земле сопреет». А чтобы мы… чтобы я?… Господи, добро бы хоть яблоко какое - анисовка или ранет, а то… фють, скороспелка!

- Мне яблок не жалко, - отпирая тяжёлую калитку, пробурчал старик. - А я в нонешное время жуликов не уважаю. Люди за добрую жизнь головы наземь ложут, а вы вот что, шелапутники!… Ты лесом бежал, белых не встретил?

- У Донцова лога трёх казаков видел, - проскальзывая за ограду и не глядя на старика, скороговоркой ответил Иртыш. - Ничего, Семён Петрович… мы отобьёмся!

- Вы-то отобьётесь! - закидывая тяжёлый крюк, передразнил Иртыша старик. - Ваше дело ясное… Направо иди, мимо караулки. Там возле бани, где солома, спит Пашка.

В проходе меж двумя заплесневелыми корпусами дымила походная кухня. Тут же, среди двора, валялись изрубленные на растопку золочёные рамы от царских портретов, мотки колючей проволоки и пустые цинки из-под патронов.

На заднем дворике сушились возле церковной решётки холщёвые мешки и поповская ряса.

В стороне, возле уборной, разметав железные крылья, лежал кверху лапами двуглавый орёл.

Кто-то из окошка, должно быть, парень, выкинул Иртышу на голову горсть шелухи от варёной картошки. Иртыш погрозил кулаком и повернул к бане.

Раскидавшись на соломенных снопах, ночная смена ещё спала. Иртыш разыскал брата и бесцеремонно дёрнул его за полу шинели.

Брат лягнул Иртыша сапогом и выругался.

- Давай потише, - посоветовал отскочивший Иртыш. - Ты человек, а не лошадь!

- Откуда? - уставив на Иртыша сонные глаза, строго спросил брат. - Дома был? Где тебя трое суток носило?