Журнал «Пионер» - Пионер, 1951 № 10

У крыльца уже толкались люди; у окна, выбитого вместе с рамой, торчал пулемёт. Пулемётчик, сидя на широком каменном подоконнике, грыз семечки и бросал шелуху в бочку, заменявшую урну.

Возле каменного льва, в разинутую пасть которого был засунут запасный патронташ, стоял часовой. Он пропустил Иртыша, когда узнал, что ему надо.

Иртыш прошёл по гулким коридорам и, наконец, очутился в комнате, где уже несколько человек ожидали комиссара.

Какой-то бойкий военный молодец, а вероятнее, всего-навсего вестовой, потянулся к Иртышу за пакетом.

- Нет! - сказал Иртыш. - Отдам только самолично.

- «Только самолично»! - передразнил его молодец. - Да что же ты, дурак, прячешь за спину? Дай хоть подержать в руках.

- Вот умный! Возьми да подержись, - указывая на дверную медную ручку, ответил Иртыш. - А это тебе не держалка!

Зашуршала и раскрылась тяжёлая резная дверь - кто-то выходил и задержался у порога.

По голосу Иртыш узнал комиссара - товарища Гринвальда. Другой голос, хрипловатый и резкий, тоже был знаком, но чей - Иртыш не вспомнил.

- Я готов всегда за его идеи…

- Бомбы зря бросать нечего, - говорил комиссар. - То разоружили бы мы Гаврилу Полувалова вчистую, а теперь подхватил он свою опричнину да марш в банду. Иди, Бабушкин, зачислю тебя командиром взвода. Постой! Я что-то позабыл: семья у Гаврилы большая?

- Сам да жена. Жена у него, надо думать, товарищ комиссар, его злобному делу не сочувствует.

- Это мы разберём - сочувствует или не сочувствует.

Дверь отворилась, вышел комиссар Гринвальд, а за ним коренастый, большеголовый человек в старенькой шинели, с винтовкой, у которой вместо ружейного ремня позвякивал огрызок собачьей цепи.

Иртыш сразу узнал михеевского мужика Капитона Бабушкина, которого в прошлом году за грубые слова драгуны сбросили вниз головой с моста в Ульву.

Капитон вышел. Комиссар оглянулся.

- Эти двое к вам, - объяснил вестовой. - Коммерсант с жалобой да вон мальчишка…

- Что за коммерсант? А-а… - нахмурился комиссар, увидев бородатого старика, который, опершись на палку, стоял, не шелохнувшись. - Садись, купец Ляпунов. Я тебя слушаю.

- Ничего, я постою, - не двигаясь, ответил старик. - Совесть, говорю я, в нашем городе давно уже не ночевала. Контрибуцию мы вам дали, лошадей дали, хлеба двести пудов… Дом мой один под приют забрали, хотя и беззаконно, ну, думаю, ладно, приют - дело божье. А сегодня, смотрю, в другом доме рамы высаживают, в стенах ломом бьют дыры, антоновские яблони да две липы вырубили. Говорят, якобы для кругозора обороны. «Что же, - кричу им, - или вы слепые? Вон гора рядом. Бери заступы, рой окопы, как честные солдаты, строй фортификацию. А почто же в стенах бить дыры?» Всё раззор чините, злобу. Заложников десять человек взяли. У людей от такой невидали язык отнялся. Семьи сирые плачут. Вдова Петра Тизова на чердаке удавилась. Это ли есть правое дело?

- Врёт он, Яков Семенович! - ляпнул из своего угла Иртыш. - Вдову Тизова они сами удавили. А теперь по всем базарам звонят!

Старик Ляпунов опешил и замахнулся на Иртыша палкой. Иртыш отпрыгнул. Комиссар вырвал и бросил палку.

- Ты кто? - строго спросил комиссар у Иртыша.

- Иртыш Трубников. Гонец с пакетом от командира Лужникова.

- Сиди, гонец, пока не спросим… Вот что, папаша, - обратился комиссар к Ляпунову: - тебя слушали, не били. Теперь ты послушай. Хлеба дали, контрибуцию дали… Подумаешь, благодетели! Враньё! Ничего вы нам не давали. Хлеб мы у вас взяли, контрибуцию взяли, лошадей взяли. Где нам рыть окопы, где быть бойницам, тут вы нам советчики плохие. Заложников посадили, нужно будет - ещё посадим. Сорок винтовок офицер Тизов из ружейных мастерских ограбил. Сам убит, а куда винтовки сгинули, неизвестно! Отчего вдова Тизова на другой день на чердаке оказалась, неизвестно. Однако догадаться можно… А кто ночью через Ульву лодки все угнал? А кто спустил воду у мельницы, чтобы брода дать белым?… Я? Он? Может быть, ты?… Нет!… Николай-угодник!… Иди, сам запомни и другим расскажи… Да, забыл! Там тебе я утром сегодня повестку послал. Сотню пар старых сапог починить надо. Достаньте кожи, набойки, щетины, дратвы.

- Где? Откуда?

- Где? Поищите-ка сначала у себя сами. А если уж не найдёте, то я своих пошлю к вам поискать на подмогу.

- Бог, - поднимая палку с полу и останавливаясь у перил, хрипло и скорбно пригрозил Ляпунов, - он всё видит! Он нас рассудит!

- Хорошо, - ответил комиссар, - я согласен. Пусть судит. Буду отвечать. Буду кипеть в смоле и лизать сковородки. Но кожу, смотрите, не подсуньте мне гнилую! Заверну обратно.

Старик вышел.

Комиссар плюнул, взял у Иртыша пакет и сердито повернулся к двери своего кабинета.

- Что же ты стоишь? Иди! - сказал он и вдруг грубовато добавил: - Иди за мной в кабинет.

Иртыш вошёл и сел на краешек ободранного мягкого стула. Комиссар прочёл донесение.

- Хорошо, - сказал он Иртышу. - Спасибо! Что по дороге видел?

- Трёх казаков видел у Донцова лога. Два - на серых, один - на вороном. Возле Булатовки два телеграфных столба спилены… Да, забыл: из Катремушек шпион убежал. По нём из винтовок - трах-ба-бах, а он, как волк, закрутился, да в лес, да ходу… Дали бы и мне, товарищ комиссар, винтовку, я бы с вами!

- Нет у меня лишних винтовок, мальчик. Самим нехватка. Дело теперь серьёзное.

- Ну, в отряд запишите. Я пока так… А там как-нибудь раздобуду.

- Так нельзя! Хочешь, я тебя при комиссариате рассыльным оставлю? Ты, я вижу, парень проворный.

- Нет! - отказался Иртыш. - Пустое это дело.

- Ну, не хочешь - как хочешь. Ты где учился?

- В ремесленном училище на столяра. Никчёмная это затея - комоды делать, разные там барыням этажерки… - Иртыш помолчал. - Я рисовать умею. Хотите, я с вас портрет нарисую, вам хорошую вывеску нарисую? А то у вас какая-то плохая, и слово «комиссар» через одно «с» написано. Я знаю, это вам маляр Васька Сорокин рисовал. Он только старое писать и умеет: «Трактир», «Лабаз», «Пивная с подачей», «Чайная». А новых-то слов он совсем и не знает. Я вам хорошую напишу! И звезду нарисую. Как огонь, будет!

- Хорошо, - согласился комиссар. - Попробуй… У тебя отец есть?

- Отца нет, он от вина помер. А мать - прачка, раньше на купцов стирала, теперь у вас, при комиссариате. Вот и вам недавно гладила. Смотрю я, а у вас на подтяжках ни одной пуговицы. Я от своих штанов отпороть велел ей и вам пришить. Мне вас жалко было…

- Постой… почему же это жалко? - смутился и покраснел комиссар; - Ты, парень, что-то не то городишь…

- Так. Я видел, когда при Керенском вам драгуны зубы вышибли… Другие орут, воют, а вы стоите да только губы языком лижете. Я из-за забора в драгуна камнем свистнул да жду.