Журнал «Пионер» - Пионер, 1951 № 02

Цзун-Цзунгу успела уже устать, бегом поспевая за отцом. Время от времени она спрашивала:

- Далеко ещё идти?

Цзун-Цзунгу не терпелось поскорее дойти до помещичьего двора. Впервые за свою коротенькую жизнь девочка чувствовала себя ответственной за участь всей семьи. Ночью она почти не спала, не в силах дождаться той волнующей минуты, когда отец по-Еедёт её отрабатывать долг - трудиться. Девочке казалось, что даже самую тяжёлую работу она выполнит хорошо. Теперь их было в семье двое: отец и она. Вдвоём они отвечали за всех…

Но прощанье с матерью, с младшими сестричками и двухлетним братом растревожило чуткое сердце девочки. Ещё и теперь, идя узенькой степной дорожкой, Цзун-Цзунгу вспоминала утро, тихо вздыхала и размазывала по щекам слезинки: маленький Чжан Го-бо ни за что не хотел отпускать Цзун-Цзунгу. Мальчик не понимал, что она уходит навсегда. Он кричал, требуя, чтобы сестрёнка забавляла его, показывая на стене ушастую тень ослика…

Чжан Го-тун, прикрывая рукой глаза, посмотрел на солнце:

- Идём быстрее, дочка! Далеко ещё, а мне сегодня же нужно вернуться домой…

Чжан Го-туну было очень жаль девочку. Запыхавшись, они едва поспевала за отцом, но не просила его идти медленнее. Чжан Го-тун хорошо понимал её тревогу и волнение: ведь она шла работать для всей семьи…

Чжан Го-тун остановился, как бы с интересом разглядывая чужое поле, вытер глаза рукавом своей заплатанной рубашки, чтобы девочка не видела его скупых отцовских слёз. Маленькая фигурка Цзун-Цзунгу отражалась в воде рисовых полей. В руке девочка несла узелок с едой, который мать дала ей с собой в дорогу.

Цзун-Цзунгу родилась в 1940 году, когда Чжан Го-тун, раненый, возвратился из гоминдановской армии в Ханыгу. Он сам научил дочку ходить, первое её платьице было переделано из его выгоревшего на солнце, полинявшего под дождями, пропахшего пылью и потом мундира. Девочка начала считать себя взрослой с того дня, как старший сын Чжан Го-туна, Тун Ю, ушел из дома.

Цзун-Цзунгу была небольшого роста, тоненькая, молчаливая, с потрескавшимися, огрубевшими от тяжёлой работы худенькими руками. Зимой Цзун-Цзунгу стирала в ледяной воде в проруби Чо жалкое тряпьё, служившее одеждой детям, осенью перебирала и чистила картошку, летом нарезала в туманные утра камыши для плетения циновок, весной собирала съедобную траву, подмазывала глиняный пол… Она нянчила младших детей, наравне со взрослыми работала в поле, а когда никто не видел, вынимала из тёмного угла фанзы свою любимую куклу из кукурузного початка.

Цзун-Цзунгу было девять лет.

- Папа, - спрашивала она, - папочка, а скоро я вернусь домой?

- Скоро, Цзун-Цзунгу… - отвечал Чжан Го-тун и, вздыхая, думал о том, что дочка уже никогда не возвратится.

- Папа, - снова спрашивала девочка, - а если прилетит наш белый голубь или вернётся Тун Ю?

- Тогда я приду и заберу тебя в Ханьпу. Туи Ю, старший сын ‹Чжан Го-туна, вместе с тремя своими товарищами: с внуком деда Лю Яо-дуня, сыном крестьянина Ли Пина и сыном крестьянина У - ушёл из дома.

- Куда и зачем ты идёшь? Кто поможет мне работать? - спрашивал Чжан Го-тун.

- Отец, нужно, чтобы из каждой семьи пошёл один сын. Тогда будет победа! Тогда не будет больше войны на нашей земле.

Чжан Го-тун не поверил сыну. «Кто в силах прекратить войну?» - подумал он. Но слова Тун Ю запали ему в сердце.

Юноши пошли на Север, навстречу армии Мао Цзе-дуна. Это скрывали от всех в деревне, боясь, что узнают староста Фу и «живой бог» Ли Лу-фунь.

Нагретая солнцем, протянулась до самого горизонта тропинка - сяо-чо. По обе стороны её земля была разделена на маленькие прямоугольники крестьянских полей и необозримые помещичьи земли. На пологих холмах зеленела молодая конопля, шелестела широкими листьями кукуруза, тянулся вверх высокий гаолян. Изредка на далёком поле маячил одинокий арендатор, поднимая воду на свой участок, или похаживал по меже надсмотрщик помещика.

Налетал тёплый ветерок, гнал по воде золотую солнечную рябь…

- Ещё далеко, папа? - спрашивала усталая девочка.

- Нет, доченька, - отвечал Чжан Го-тун. - Вон, смотри. - Он показал рукой вперёд: в стороне от каменистой дорожки поднималось над горизонтом большое тёмное строение. -Видишь храм? Теперь уже близко…

Чжан Го-тун невольно замедлял шаги. До Лицзяна, села, в котором жил помещик, от храма, одиноко возвышавшегося на необозримой равнине, нужно было пройти ещё не меньше пяти ли - двух с половиной километров.

Новая батрачка

По обе стороны узкого, длинного стола на полу сидели дети. Стол был низенький, старый, источенный червями.

Под потолком тускло светились сквозь паутину маленькие, окна. Жужжали мухи. Воздух был душный, горячий, наполненный рисовой пылью. В открытую дверь виднелся широкий двор, за ним - сад, в зелёной чаще которого похожие на лепестки гигантских маков пламенели крыши помещичьих строений, крытых черепицей. По двору прогуливался белый петух. Он потчевал кур найденным червяком, галантно расшаркивался перед ними и караулил, пока они ели. Забившись под деревянное крыльцо, спал дворовый пёс, чёрный, с белым пятном на голове. Время от времени в дверь сарая, в котором работали дети, заглядывал надсмотрщик.

- Но-но, не разговаривать у меня! - кричал он и исчезал так же неслышно- как и появлялся.

Дети - три девочки и два мальчика - перебирали помещичий рис. Рис был крупный, чистый, белый. В огромных мошках стоял он вдоль стен сарая. Старшая девочка, Сю Ли, медным тазиком набирала рис, высыпала его на стол; все придвигали к себе по горсти и перебирали. Перебирать нужно было внимательно, чтобы ни одного камешка, ни одной соринки не осталось в рисе. Очищенный рис дети сдвигали на дальний конец стола, и там его высыпал в мешки мальчик, которого звали Шао Янь. В те короткие минуты, когда надсмотрщик отходил в глубь двора, Шао Янь продолжал рассказывать сказку.

Шао Янь был невелик ростом, с тёмными весёлыми глазами. Лицо мальчика вдоль и поперёк было покрыто свежими и зажившими царапинами. Привычным движением руки мальчик поправлял на голове широкополую островерхую шляпу, цао мао. Она у Шао Яня была на редкость стара и огромна. Поля её обтрепались и напоминали крышу старой фанзы.

Сю Ли, девочка лет тринадцати, в пёстром ситцевом платьице, и две младшие девочки, в стареньких рубашках и шароварах, внимательно слушали рассказ Шао Яня. Второй мальчик, худенький восьмилетний Ли Ень, всё время следил за надсмотрщиком.

- Идёт, - шептал Ли Ень, когда надсмотрщик приближался к сараю.