Журнал «Пионер» - Пионер, 1939 № 11

- Вот тебе две недели сроку, а там выкатывайся с завода. Ненужен нам больше.

«Фу ты, чорт! - думаю. - Вон оно как! Да нет, не на таковского напали. Я не Александр Иваныч. Я тертый калач, меня с ног-то нескоро свалишь. Думаете, вытолкаете меня за дверь и концы в воду. Нет, подождите!…»

Куражусь, а куда кинуться и что сделать, не знаю. А тут как раз подвернулся мне Александр Иваныч и по-дружески говорит мне:

- Бросьте вы это, Павел Васильевич, и сдавайтесь без бою. Все равно поддержки у вас нет никакой.

- Да как же, говорю, так?

- Да так. Оплошку-то вы все-таки сделали?

- Сделал.

- Значит, они правы, а вы кругом виноваты. А то, что они неспроста вас гонят отсюда, у вас ведь тоже нет никаких доказательств.

Все это верно. И он меня прямо как ледяной водой облил. Прихожу домой злой, говорю жене:

- Собирай вещи, поедем! Та всполошилась:

- Куда?

- Куда хочешь, - говорю, - хочешь в Казань, а хочешь к тебе на родину, в Тулу. Завтра поедем! Не хочу я тут больше оставаться!

Ну, вечером жена чашки, плошки в корзину складывает, а я мечусь, тоска меня гложет.

«Да неужто, - думаю, - так-таки и нет правды на земле? Не может этого быть! Не верю и не хочу я этому верить. Иначе и жить-то не стоит».

Вот я думал-думал и надумал. Сел за стол и написал про все: и про столовую, и про Александра Иваныча, и про свои дела - прямо Сергею Мироновичу Кирову и послал по почте в обком, в Смольный.

Успокоился немного и говорю жене, чтоб она повременила плошки-то складывать.

Прошло так дня три, что ли. Прихожу на завод на работу в ночную смену и вижу: чего-то бегают администраторы наши, Встревожены чем-то. Спрашиваю ребят:

- Что случилось?

- Да нынче, - говорят, - днем часа в три Киров у нас был, по всем цехам ходил и такой порядок навел! Главный инженер лисой перед ним. начал было ученость показывать: «Машины, дескать, нельзя чересчур нагружать: скоро сносятся. Это закон механики». - А Киров его сразу оборвал: «Не морочьте мне голову. Я в механике, к вашему сожаленью, тоже кое-что понимаю». И снял главного инженера, Лаврентьева из парткома убрал, заведующего столовой под суд. Вот они и забегали!

Александр Иваныч мой после этого сразу духом воспрянул, другим человеком сделался. Встретит меня и весело так:

- Победителю, мое почтенье!

Ну, хорошо. Первого декабря получаю я собственноручное письмо от Сергея Мироновича, просит зайти к нему в Смольный 2 декабря часов в 10 утра.

Ну, мне это лестно, конечно, и радостно, что правда верх взяла. Хожу, ног под собою не чую. Думаю:

«Надо честь честью к нему явиться, приодеться, побриться. Завтра-то уж некогда будет».

И вечером пошел в парикмахерскую. А парикмахер в поселке у нас работу уже кончил и дверь изнутри запирает. Я и кричу ему:

- Пусти, побрей, голубчик!

- Нет, - говорит, - завтра приходи.

- Да как же, - говорю, - завтра! Завтра-то мне к десяти часам надо уже в Смольном быть у товарища Кирова. Когда же я успею? Ведь до Смольного-то, до Ленинграда доехать еще надо.

Он вдруг приоткрыл дверь, посмотрел на меня.

- Ну, ладно, - говорит, - иди, садись в кресло.

Пропустил меня и дверь на ключ запер.

Сел я в кресло, он мне салфеточку на грудь навесил, концы за воротник заткнул, бритву точит, а я рассказываю ему, по какому делу вызывает меня Сергей Миронович. Разговорились мы, оба расхваливаем Сергея Мироновича и за то, что он зиновьевцев разгромил, и город на пустоши в Хибинах построил, и за то, что о людях у него такая забота.

Парикмахер мне щеки намылил, наклонился ко мне, уперся двумя пальцами в щеку и бритву занес - брить собирается. Вдруг радио - тут на стене висело - зашипело, затрещало и голос:

- Сегодня, в 4 часа 30 минут дня, в Смольном злодейски убит Сергей Миронович Киров.

У парикмахера рука так и повисла. Сел он на стул, как истукан какой, в руке бритва дрожит. Он молчит, и я молчу. И ничего не понимаю. Потом чувствую, что-то щеки мне стягивает, повел рукой, а это мыло подсыхает. Думаю:

«Зачем же это мыло-то на щеках?»

Стащил с груди салфетку, вытер щеки и встал. Смотрю: у парикмахера слезы на щеках. Меня это, как ножом в сердце. Аж дух захватило! Я и очнулся, все понял и тоже заплакал и домой пошел.

А наутро из газет узнал, что Сергея-то Мироновича я, оказывается, с детства знал, всю жизнь меня судьба с ним сводила. Ведь это он был и Сережей Костриковым и журналистом Мироновым. Разные у него были фамилии, а дело-то он делал одно - самое нужное.

Пять лет назад, 1 декабря 1934 года, советский народ постигло большое несчастье: один из лучших большевиков - Сергей' Миронович Киров был смертельно ранен подлым злодеем-убийцей. Его пулю направляли враги народа - троцкистско-бухаринская банда, продавшаяся империалистическим разведкам, собиравшаяся восстановить капиталистическое рабство в нашей стране. Верного друга и соратника товарища Сталина - Сергея Мироновича Кирова, павшего на боевом посту, вечно будут помнить трудящиеся Советского Союза.

В Ленинграде, на берегу Невы, стоит красивый двухэтажный дом. Мраморная доска на его стене рассказывает о том, что здесь в 1917 году помещался штаб большевистской партии. Сюда, вернувшись из-за границы, прямо с вокзала приехал Ленин и с балкона часто выступал с речами. Здесь бывал Сталин. Теперь в этом историческом доме Музей Кирова. Зал за залом рассказывают о том, как из уржумского мальчика Сережи Кострикова, воспитывавшегося в сиротском приюте, вырос замечательный большевик Сергей Миронович Киров.

Человек величайшего трудолюбия, громадной культуры (в его личной библиотеке осталось 30 тысяч книг), кристальной честности и железной стойкости, отважный боец революции, всю свою жизнь отдавший делу рабочего класса, - таким показывают Кирова экспонаты музея. О нескольких экспонатах мы вам расскажем.

Это мрачное здание - Томская тюрьма. 31 июля 1906 года к ней подъехала тюремная карета. Из нее жандармы с шашками наголо вывели невысокого плотного юношу. В тюремной канцелярии отметили о принятии в тюрьму «Сергея Миронова Кострикова», арестованного в третий раз.

На этот раз Сергея Мироновича арестовали за организацию подпольной большевистской типографии. Что такая типография была, полиция узнала из доноса. В заброшенном домике на окраине Томска, где жил Киров, полиция и саперы взломали все полы, перекопали землю во дворе, разрыли погреб, но типографии не нашли. Полицейские точно знали, что тут есть типография, а найти ее никак не могли. Тогда арестовали всех живших в доме и поселили в нем полицейских.