Книга без названия

- Я остаюсь.

- Почему? Не хочешь жить?

- Хочу, но не такой ценой. Вы мне сохраняете жизнь, но не честь.

- Как, так?

- А вы бы, как вас называть? Абреки? Согласились уйти от смерти, предав товарищей, бросив их в руках врагов? Я буду живой и невредимый уходить и услышу, как вы их убиваете. Нет! Я остаюсь. Не знаю, что там решили ваши эти горские таты, может, кто легенду красивую сочинил, но за уважение спасибо. За это стреляйте сразу в сердце, чтобы я не мучился. Но, а насчет этих пастухов, действительно, я поторопился и отдал приказ на поражение. Кто его знал? Мальчик пальнул из кремневки… Так получилось, что поделаешь. Война! А вы вроде нормальные люди. Что здесь на Кавказе творится? Ничего не понятно. Теперь с этими вашими горцами-татами вообще запутали меня. Все… все.

Он махнул руками, отошел и стал рядом с теми двоими, готовый разделить их участь.

Трибунал вынес новое решение:

- Сержантов и рядовых солдат отпустить, отменив наказание палками, еврея отпустить при полной экипировке.

Они даже не распрощались толком, не поблагодарили словами - просто ушли, не вполне веря тому, что их освободили, а вдруг эта уловка бандитов, такая их игра в охоту - подстеречь и расстрелять по дороге.

Но с ним пошли два абрека, и они вывели пленных на трассу Москва-Баку. Парень помоложе показал направо и налево.

- Туда Грозный - далеко, около ста километров, туда Буро - около сорока.

Абреки повернулись назад и молча ушли. Отделение в полном составе двинулось к Орджоникидзе.

В городе их задержали и подвергли строгому допросу. Они рассказали, как было. Потом их подвергли повторному допросу, по протоколу-сценарию, составленному в НКГБ.

Перед Александром положили отпечатанную на плохой машинке бумагу, в которой говорилось «о дерзком нападении банды кулацких пособников фашизму из чеченцев и ингушей». И так далее - явный наговор.

- Подпиши и иди себе в часть.

Александр отказался, упрямо ответив:

- Тут не правда. Этого не было. Ничего такого не было.

И сержанты и солдаты тот протокол подписали. В нем говорилось, что «старший лейтенант Левко Александр Данилович вошел в преступный сговор с бандой чечено-ингушского отребья из кулацких пособников фашистам, своими действиями чуть не погубил весь отряд, который ему был доверен, как опытному офицеру-фронтовику».

Его судили военный трибунал с такой формулировкой приговора, дали десять лет каторжных работ.

- Левко Александр Данилович, вам понятен приговор военного трибунала? - спросил судья.

- Не все, - ответил бывший офицер, - почему мне так мало дали «за сговор с бандой чечено-ингушского отребья из кулацких пособников фашистам», да если еще при том я «своими действиями чуть не загубил весь отряд»?

- Не беспокойся: отсидишь десять - добавят еще. С этим у нас запросто.

Александр сохранял неподдельное спокойствие. Это спокойствие на него нашло, когда абреки вывели его с отрядом из бамутского леса, и он спокойно зашагал по грейдеру в сторону Орджоникидзе. Какие странные вещи с ним произошли? Приключения да и только! Но очень опасные приключения с риском для самой жизни. Он рисковал жизнью на фронте. К этому привыкаешь, но чтобы в течение месяца тебя судили два трибунала -…

В его армейскую жизнь вторглись какие-то чеченцы и ингуши, о существование которых он понятия не имел до прибытия на Кавказ. Какие-то таты - евреи. Он сам - еврей, ну и что? Мало ли разных евреев на свете! Какое-то слово каких-то раввинов, столь дорого оцененное этими странными людьми из леса. Надо в этом разобраться. Он будет разбираться и дойдет до истины.

Иногда ночью он просыпался на лагерных нарах и задавал себе вопрос: «Почему я, фронтовик, здесь? Как такое могло случиться?». Вспоминал события последних лет и успокаивался. Семья о том, что его постигло, узнала через три года, как его осудили. Здесь в тайшетском лагере был один маленький, юркий человек со смуглым лицом и жгучими черными глазами - Юрик Рамзанов. Он все мог: достать чай или кофе, договориться о чем-либо с начальством, но за определенную «смазку».

- Юрик, ты откуда родом? - спросил у него как-то Александр.

- Я - кавказец! - ответил тот гордо.

- А кто по национальности?

- Тат.

- Тат? Горский еврей?

- Ну допустим. А в чем дело?

- Ты не из Грозного случайно?

- Случайно из Грозного.

- Я тоже еврей.

Тат отошел на два шага, несколько раз измерил его взглядом с ног до головы:

- Ты какой-то слишком аризированный: белокожий, белобрысый и курносый. А посмотри на меня: вот облик истинного древнего еврея. Особенно важен нос. Посмотри. А у тебя что? Мне стыдно за тебя!

Они подружились… на всю оставшуюся жизнь.

А потом Александр спросил о том решении раввинов.

- Да, так и было на самом деле. А ты откуда это знаешь?

- Еще бы мне не знать. Из-за этого решения я и получил десять лет каторги. Я - витебский еврей.

Александр рассказал свою историю.

- И что? Соблюдают наши это решение?

- Есть такие, которые ничего не соблюдают, но в основном - да, соблюдают. Вот, например, наша семья, одиннадцать человек: отец, мать, бабушка и восемь детей. У нас была двухкомнатная квартира на втором этаже по улице Августовских событий. А напротив жили чеченцы Мусаевы в четырехкомнатной квартире. У них сын учился в каком-то институте, так они продали в селе все хозяйство, скот, овец и купили эту квартиру. Семья небольшая, всего пять человек: отец, мать, дед, дочь-школьница и тот сын. Дядя Согип одну комнату отдал в наше распоряжение. Каждый вечер, ровно в десять часов дядя Согип широко открывал свою и наши двери и отдавал громко команду:

- А ну, босой команд, перрод на бай-бай!

Мы, шестеро малышей, хватали каждый свою подушечку и, как мышки, перебегали в их квартиру, в эту комнату, на ночлег.

Там на полу лежал толстый и мягкий ковер, на всю комнату. В углу сложены аккуратно одеяла, одно на двоих. Тетя Айша обходила с подносом, угощала чем-нибудь: то яблоками, то грушами, то конфетами, то пряниками… понимаешь - каждый вечер. И не уснем, пока не принесет. А однажды тетя Айша долго не шла, и сестренка, ей пятый годик шел, звонким голосом кричит туда к ней:

- Тетя Айша, ты скоро придешь? А то мы заснуть не можем.

Лицо Юрика исказилось некрасивой гримасой, голос дрогнул, по лицу покатились слезы.

- Ты что? Да ты успокойся! Совсем раскис!

- Вот, Саша, как мы там жили, по доброму, как родные… Бывало всякое.

Большой Александр нежно обнял маленького, щуплого, лысого Юрика:

- Успокойся! Теперь я понял смысл поступка горцев-ингушей, которые судили меня своим трибуналом. Моим адвокатом стал один чеченец из Грозного, он защитил перед собратьями и мою честь и мою жизнь. Мне не жаль этих десяти лет, и я горд за свой народ… А раньше до этих трибуналов, я и не знал, что есть евреи, которые называются татами.