Книга без названия

Телята сгрудились и не стали идти.

- Побеги-ка, внученька, погляди, чего они вдруг стали, а я подгоню сзади.

Девушка стала пробираться сквозь стадо наперед. Справа был обрыв к Ассе, поэтому животные жались к утесу, повисшему над дорогой. Хотя стадо было небольшое, сто двадцать восемь голов, на узкой дорожке они жались друг к дружке, Нюрка с большим трудом пробиралась к затору.

Только вышла за поворот, как столкнулась лицом к лицу с двумя вооруженными людьми. Это они в тесном месте загородили дорогу стаду. Один высокий, широкоплечий, смуглый горец, а второй совсем юный, с первым пушком усов с пышной русой шевелюрой, зелеными ясными глазами.

Нюрка и вскрикнуть-то не смогла, только раскрыла ротик и замерла.

- Вы кто? - наконец выговорила она. - Вы абреки? Кунаки?

Старший утвердительно кивнул головой. Нюрка природным чутьем уловила, что злобы у этих людей нет, а есть усталость, обреченность еще бог весть что.

- Солдаты есть?

- Неа. Они в Первомайке остались. Пьянствуют.

- За какие деньги пьют?

- Телка продали. Пятеро их. Я деда позову?

- Зови.

- Дед? А-а, дед? Иди сюда. Здесь эти… - дальше она осеклась.

- Ты чего там, Нюр?

- Ну иди же!

Старик как увидел двух вооруженных людей, так у него ноги отнялись, он присел на корневище.

- Ну ты, Господи Боже мой!

- Старик, испугался?

- Ну а то!

- Почему не молишься?

- Так отучили молиться-то.

- А кто ты такой?

- Колхозники мы из станицы.

- А телят куда гоните?

- Туда же и гоним в колхоз.

- Чьи телята?

- Ну… это… были ингушские. Как их теперь тута нет, скотину, что не успели разворовать, по колхозам раздали. Этих телят определили в наш колхоз. Аж из Алкуна гоним.

- Старик, у вас раньше бывало так, что ингуши корову, теленка или лошадь уводили?

- Всякое бывало. Где такого не бывает?

- А как вы это называли? - настойчиво спрашивал старший.

- Ну как? Воровством. А как еще назвать?

- А как назвать то, что вы у ингушей уводите целое стадо?

- Так это же по приказу государства.

- Значит ваше государство - вор!

Старик совсем растерялся, повалился на колени и начал слезно молить:

- Я понимаю, вы в обиде. Убейте, коль надо, меня. Только девку не трогайте, отпустите, не надругайтесь. Ребенок еще. Вы же в Бога верующие!

Оарцхо отступил на шаг.

- Ты вставай, старик. Я человек, а не Бог. Почему такие слова говоришь?

- Ну, ребенок же еще! Вся жизнь впереди. Пощадите, ради Аллаха Вашего! Была бы женщина замужняя, куда ни шло. Побойтесь вашего Аллаха!

- Аллах наш и ваш. Ты, старик, подожди. Я хочу понять, почему ты это нам говоришь.

- На неделе у нас в станице две молодухи овечек искали в леску. Их заловили трое ваших. Подстерегали, значит. Сутки не отпускали, пользовались.

- Ты точно это знаешь?

- Бабы рассказывали сами. Один, говорят, был такой страшный, с перерубленным носом, за старшего у них.

Оарцхо посмотрел на землю, о чем-то размышляя. Кивнул головой.

- Вставай, старик. Мы не тронем ни внучку твою, ни тебя. Только, если ты врешь - энкеведешники такие разговоры сами пускают, смотри!

- Я не вру. Говорю, как было.

- Ладно. Помоги ему встать, девушка.

Нюрка бросилась к деду, стала тянуть за руку:

- Дед, вставай. Они совсем не злые. И что это ты так испугался?

Она обернулась к Лешке, взглядом призывая помочь поднять с колен деда. Он поторопился выполнять эту светлоглазую просьбу.

- Э-э, казак, совсем у тебя ноги ослабли.

- Так не за свою жизнь испужался, - за внучку.

- Казак, каждому человеку есть за что бояться: отец, мать, брат, сестра, дети. Сто лет назад вы пришли с большой силой, заняли наши поселения, дали им свои названия и стали жить, а наших людей, кого не убили, прогнали в горы, где мало земли, одни камни. В огромной России вам не хватало земли? Как это называется?

- Так это же когда было… Да не казаки мы вовсе.

- А кто? В станице разве не казаки живут?

- Казаки-то живут. Есть и не казаки. Иногородние мы, русские значит. А то, что ты говоришь - сто лет тому назад как было.

- Хорошо, это давно было. А это когда?

Оарцхо показал рукой на стадо. У старика ответа не было.

- Идите.

- Куда итить-то?

- Домой идите.

- Отпускаете?

- Да, отпускаем.

- А телят забираете?

- Нет. Даем вам в долг. Помните, что вы нам должны.

Нюрка совсем осмелела.

- Пошли, дед. Двух баб Лиськиных что заловили, то бандиты были, а эти нет. Правда же, кунаки? - повернулась она к Оарцхо.

- Правда, дочка, правда. Мы - абреки, а не бандиты.

- Так вы прощевайте! Спасибо, что деда не обидели. Приходите в гости к нам в станицу. Мы на околице живем. Смальцевы мы. Там скворечник дед на груше повесил. Он один в станице. Меня Нюркой зовут. Только ночью приходите, чтобы не увидел кто. Накормлю, харч на дорогу дам. Придете?

Оарцхо наклонил на бок голову, ему стало приятно, но он не хотел давать обещаний.

Нюрка уже совсем по-свойски на прощанье обняла сперва Оарцхо, а он ее благословил, возложив на голову руку:

- Дай Бог тебе счастья и встречи только с хорошими людьми!

- Так вот же я и встретилась с хорошими людьми.

Она подошла к Лешке:

- Прощай, абрек. Это твой брат?

- Да, брат.

- А почему он чернявый, а ты русый? И глаза у вас разные.

- Нас родили разные мамы.

- Твоя мама казачка?

- Нет, русская, она москвичка была.

- Ух, ты, аж москвичка. Эй, кунак, можно я братика твоего поцелую?

- А что ты у меня спрашиваешь? Ты у него самого спроси.

- Так ты старший, а у вас, у кунаков, все у старших спрашивают. Красивый он у тебя!

- Если так, разрешаю, только покрепче.

Нюрка уцепилась обеими руками в пышную шевелюру Лешки и три раза звонко поцеловала, ошалевшего от неожиданности, Лешку прямо в губы.

- Буду среди девок хвастаться, что кунака-абрека зацеловала.

Оарцхо с Лешкой прижались к утесу, освобождая стаду дорогу.

Нюрка помахала рукой на прощанье. А Лешка только приходил в себя.

Оарцхо хихикнул и повернулся назад. Отошел еще шагов двадцать и захохотал во всю грудь:

- А еще хвастаемся, что мы абреки, храбрые люди! Охо-хо-хо! На моих глазах казачка поймала моего брата за волосы, как барашку, и чуть… Ва-ха-ха! Мы двое вооруженных мужчин ничего не могли сделать. Эш-ш-шахь!

Лешка поплелся вслед за Оарцхо, но не знал, как реагировать на этот смех: то ли самому тоже рассмеяться, то ли обидеться. Решение сразу не приходило, но его грудь ощущала приятное тепло прижавшегося к нему нежного девичьего тела и сладость тех поцелуев. Он облизнулся. Это было впервые.

А пятеро солдат пришли в станицу под вечер без оружия и без штанов, но при сапогах. Мягкие места у них вспухли до невозможности. Абреки их били розгами, наказав впредь не пьянствовать, продавая ингушский скот. Они были повязаны странным способом. Через рукав гимнастерки орешниковая палка, а руки туго перевязаны у запястья тоненьким ремешком.