Книга без названия

Свадебное торжество было скромным: сразу на второй день он позвал муллу и нескольких соседей. Их обвенчали. Был мовлат. Так неожиданно счастливо кончилась эта тяжелая история - на все воля Господа! В этом мире изредка бывает светлые дни и счастливые люди.

- Я знаю, Габис, ты не любишь говорить о своем боевом прошлом. Не буду к тебе приставать с расспросами о том, как вы сражались в горах с энкеведешниками. Пожалуйста, ответь мне только на один вопрос, и я уйду удовлетворенный. Это вопрос особый!

Габис похромал до угла комнаты, взял табурет и подал мне:

- Садись.

Сам сел на край кровати.

- Задавай свой особый вопрос.

- Меня интересует вот что… В Ингушетии и Чечне после выселения было много разных отрядов, но отряд Ахмада Хучбарова выделялся дисциплиной и братством. Я это слышал от многих. Как он этого добился?

- Эздел и справедливость…

- Но… Шадури пишет об Ахмаде чуть ли не как о звере в облике человека.

- Шадури - цепной пес, обязанный лаять и кусаться. За это ему наливали жирный деш.

Габис призадумался, ища в памяти что-то.

- Вот один случай из жизни Ахмада в самом начале его абречества. Ты знаешь, наверное, что Ахмад сильно поссорился с братом жены, стрелял в него, ранил, а тот наслал на него чекистов. Ахмад вынужден был уйти в абреки. В то время в горах находился отряд знаменитого абрека Бейали. Ахмад к ним и пристал. Был совсем молод, а те были люди возмужалые, повидавшие. Воспитанный в древних ингушских традициях, Ахмад не гнушался услужить старшим. Но те это не поняли. Вот однажды один из них приказным тоном послал Ахмада за водой. До Ахмада, наконец, дошло, что их отношения сошли с рельс эздела. Он схватил винтовку, щелкнул затвор и наставил на того, кто ему приказал идти за водой:

- Бери кувшин и быстро за водой! Повторять не буду - буду стрелять.

Абрек посмотрел на Ахмада и увидел гневный взгляд бесстрашного человека - стрелять будет!

- И Чолдарг станцевал, когда заставили, - попытался он перевести дело в шутку, нагнулся, взял кувшин и пошел к ручью.

А в пещере оставались еще двое его братьев, вооруженных до зубов.

Когда принесли воду, Ахмад отпил из кувшина один глоток и покинул их отряд, заявив:

- Я братаюсь только со справедливыми людьми - людьми эздела. Вы таковыми не являетесь.

Он также трепетно относился к чести и достоинству других. Его уважали и любили соратники и боялись враги… В отряде Ахмада были люди разных национальностей, даже русские. Он ко всем относился одинаково. За это они готовы были, не задумываясь, умереть за него.

Студент вернулся на летние каникулы в село Мужичи, что расположено в Ассиновском ущелье. Само село раскинулось на высоком левом берегу бурной Ассы, а дальше в сторону Алкуна тогда располагался лесопильный завод и отдельный поселок при нем, который тоже так и назывался «Поселок Лесопильный завод».

Природа собрала здесь все кавказские красоты: бурная река, дремучий лес, родники, горы и все что хочешь.

Как это назвать, когда явь превосходит самые невероятные грезы. Студент вырос в Казахстане, а мечтал о родине. Старики рассказывали, какая она прекрасная. Вот приехал, а она, Родина, оказывается, прекраснее всех рассказов.

Однажды, будучи уже в 9 классе он посмотрел кинофильм «Княжна Мэри». Кавказ! Чуть с ума не сошел. Фильм смотрел ежедневно, пока его показывали в селе.

К черту этого ломаку Печерина вместе с Грушничким, глупую Мэри и самого мудрствующего старого интервента Максима Максимыча! Кавказ! Горы! Глубокое ущелье, просвеченное косыми лучами солнца - образы его Родины! Домой! Домой - на Кавказ!

Было то счастливое время, когда те, что остались живы после обвала, вновь обретают Отечество.

В поселке Лесопильный Завод жил Шишханов Хасан, бывший абрек, молчаливый, необщительный, стареющий мужчина. Он работал на пилораме, тесал слишком толстые бревна, чтобы они могли войти в раму. Хасан был аккуратен в работе, вовремя совершал намаз и ни с кем без особой (производственной) надобности не разговаривал.

Его хижина - всего одна комнатка - стояла на горе. Вечером после сумерек, летом и зимой, там пылал костер. Домик свой он не топил даже зимой, хотя дрова - сухие, нарубленные и готовые - стояли тут штабелями. Он никогда не зажигал света. Странно жил этот человек, а может, доживал.

С порога дома дяди, у которого жил студент, в потемках видна была согбенная фигура, сидящего у костра долгими часами, до поздней ночи.

О чем он думал? Какие воспоминания маячили перед его взором? То знал сам Хасан и Господь Бог, но еще хотел это знать и студент.

Как к его измученному сердцу подобраться? Есть же где-то эта дверца. Должна быть.

- Хасан, где твой запасной топор, дай я его в мастерскую снесу наточить.

Хасан, не отрываясь от работы, кивает в ту сторону, где на бревне торчал топор.

В мастерской работал второй дядя студента Сулейман, очень добрый, мягкий человек.

- Воти, наточи этот топор хорошо.

- Знаю - это топор Шишханова Хасана.

Дядя оттачивал топор до такого состояния, что им можно было бриться. Студент шел назад.

- Хасан, смени топор. Тот, что у тебя в руках, затупился, а этот острый, как бритва.

Он менял топор, а затупившийся протягивал студенту, точно зная, что он с ним тотчас же пойдет в мастерскую. В благодарность - кивок и тихим голосом три слова:

- Благослови тебя Бог!

У него всегда была литровая бутылка свежей родниковой воды. Ее приносил юный друг. Студент приглашал его на обед. Хасан отказывался, никогда ни к кому не ходил в гости. Как ни старался студент, а сердце Хасана оставалось глухим, равнодушным. Так ему казалось.

Каждый пятничный вечер старик разносил по соседям большие с кулак куски сахара. Подавал саха, поворачивался и молча уходил. Но студенту помог один случай.

…Был яркий летний день. Во дворе Лесозавода люди разговаривали на ухо, потому что стоял шум. Звенели топоры, визжали пилы, дико свистели, завывали станки. Гулко тарахтела пилорама. И вдруг резкий обрыв этого шума - инженер отключил главный рубильник завода на обед. Но еще несколько минут шум стоял в ушах людей. Рабочие побрели к своим домам.

Хасан аккуратно завернул свои топоры в брезентовые чехлы, взял их под мышки и зашагал в сторону своей хижины. Тут его дерзко окрикнули:

- Яй, Шишханов! Стой, не уходи! Мы с тобой не докончили наш разговор, который начали в сорок седьмом.

Хасан резко повернулся, видимо узнал этот грубый голос.

- А-а! Гани, это ты? Тебя трудно узнать в нашей форме. Ну, прямо настоящий ингуш! Раньше ты носил змеиную шкуру. И усы.

Виляя между наваленными как попало бревнами, стремительными шагами к Хасану приближался пожилой мужчина плотного телосложения, на голове папаха, одет в синие галифе и гимнастерку, перепоясанный кавказским наборным поясом. Видно было по лицу, что он идет не на дружескую беседу.