Анатолий Иванов - ЛОГИКА КОШМАРА

Те кошмарные методы, какими осуществлялась коллективизация, и начало осуждению которых было положено статьей Сталина “Головокружение от успехов” 2 марта 1930 года, становятся совершенно понятными когда видишь, кто этим занимался. Повторилось все то, что осуждал Ленин в 1919 году: удары, предназначавшиеся кулаку, сплошь и рядом попадали по середняку. И причина была та же, что и тогда: наплыв на высшие посты евреев с их специфическим отношением к крестьянству и скрытой или явной русофобией и прочих инородцев со сходными комплексами.

Авторам журнала “Коммунист” которые считают злокозненных инородцев всего лишь плодом фантазии сеятелей “мифов и страхов”, следовало бы перечитать хотя бы стенограммы ХVI съезда ВКП(б). На этом съезде К.Бауман каялся, что он и подчиненные ему парторганизации Московской области “увлеклись быстрыми, непосильными для нас темпами коллективизации. Это на практике привело к большому количеству административных перегибов и головотяпств”.

И.Варейкис сам не каялся, зато его призвал к покаянию С.Сырцов: “Варейкису надо было признать свои ошибки. В Центрально-Черноземной области перегибы и извращения допущены были в большей мере, чем в других областях. Там было достаточно сделано антисередняцких ошибок”.

Для справки: В ЦЧО, которую возглавлял Варейкис, процент коллективизации подскочил с 5,9 на 1 октября 1929 года до 81,8 к 1 марта 1930 года. В Московской области Бауман за тот же период взвинтил показатели с 3,3 до 73% (История СССР. Эпоха социализма, М., 1957, с.338).

Авторы статьи “Партбилет № 0000030” (“Ленинское Знамя”, 7 мая 1989) пытаются как-то оправдать К.Баумана, доказать, что он действовал под давлением сверху. Но ведь он и сам давил. В той же статье цитируется его диалог с секретарем Подольского райкома Козьминым. Козьмин: “Нам дали контрольную цифру… от 250 до 300 человек. Сейчас арестовано 150”. Бауман: “Мы вам дали до 250”. Козьмин: “Но мы еще доберем, товарищ Бауман”.

Пройдет совсем немного времени – и доберут самого Баумана, А пока что его только перевели из Москвы в Среднюю Азию. Г.Каминского с сельского хозяйства перебросили на здравоохранение. Во многих областях поснимали местных советских и партийных работников, многих даже судили. Но Яковлев сохранил свой пост.

Вторая волна захлестывала страну. Литвинов (Финкельштейн) заменил Чичерина на посту наркоминдела, а Гамарник Бубнова в главном политуправлении армии. ГПУ все больше прибирал к рукам Ягода, фактически вершивший все дела за наркомана Менжинского. Но самую главную роль играл Л.М.Каганович, который вернулся в 1928 году с Украины на пост секретаря ЦК в порядке рокировки с С.Косиором, принял активное участие в погроме кадров Томского в профсоюзах, унаследовал от Баумана московскую вотчину и в 1930 году был возведен в ранг члена Политбюро.

Вокруг личности Кагановича накручено много мифов. Особенно постарался эмигрантский автор, писавший под псевдонимом В.Ушкуйник, Загипнотизированный гипотезой А.Кестлера о хазарском происхождении восточных евреев-ашкенази (гипотезой, кстати, совершенно несостоятельной) и созвучием титула “каган” и фамилии Каганович, этот автор придумал такую историю: “Захватив власть в свои руки, потомки хазар, следуя своим старым обычаям, не только ввели ту же двойную систему управления в порабощенной ими стране, но… посадили своим КАГАНОМ потомка хазарских ханов Лазаря КАГАНовича… и назначили Сталина его “Беком” (Памятка русскому человеку. Н.-Йорк, 1982, с.22). Но если мы вернемся от выдумок к историческим реалиям, то дело обстояло следующим образом. В первой половине З0-х годов влияние Кагановича было действительно огромным, он несомненно был тем, что впоследствии стали называть “лицом №2 в партии”. Позже его политический вес начал уменьшаться и к началу войны стал совсем незначительным, но никогда, даже в зените своей власти, Каганович не был ничем иным, кроме как орудием Сталина. думать, будто Сталин был орудием Кагановича, значит совсем не представлять себе личность Сталина.

В том же 1930 году занял свое место в первом ряду и главный герой драмы тридцатых годов – С.М.Киров (Костриков). Он родился в 1886 году, рано остался без матери и вырос в Уржумском доме призрения. Подпольную работу начал в Томске, а потом перебазировался во Владикавказ, где женился на еврейке Марии Маркус и установил контакты с такими людьми, как Орахелашвили, Гикало, Фигатнер, которые в будущем займут важные посты. Здесь его и застала революция. В гражданскую войну Киров прославился обороной Астрахани и тем, что утопил там в крови рабочее восстание. В пьесе сталинских времен “Крепость на Волге” один из соратников Кирова с обескураживающей простотой говорит о восставших: “Какие же это рабочие, если они в нас стреляют? Разве это пролетариат?” Классовая принадлежность, таким образом, определялась не по роду занятий, а по направлению пальбы. Позже Киров вместе с Орджоникидзе установил советскую власть на Северном Кавказе и в Закавказье, а в 1926 году Кирова бросили из Азербайджана на усмирение мятежного зиновьевского Ленинграда.

Киров был человеком энергичным, властным и жестким. Зная эти его качества, Р.Конквест все же считает нужным оговорить, что он как будто не отличался той злобностью, которая характеризует Сталина… Безжалостный, он в то же время не был ни злобным, ни раболепным”. Он же называет Кирова “лучшим оратором партии со времен Троцкого”. Очевидно, к перлам красноречия следует отнести слова Кирова на роковом ХVII съезде о строительстве Беломорканала: “Это действительно героическая работа, и надо отдать справедливость нашим чекистам, которые руководили этим делом, которые буквально чудеса сделали”. Киров поскромничал, умолчав о своей личной роли в этом деле, но о ней счел нужным сказать Ворошилов: “Товарищ Киров вместе с товарищем Ягодой во главе героической армии беломорстроевцев соединил Белое море с Балтийским”. Отменные Достоинства Кирова были оценены, он занял вакантное после Бухарина место “любимца партии”.

Третьим вместе с Кагановичем и Кировым вошел в Политбюро летом 1930 года невзирая на наличие брата, ярого троцкиста Иосифа Косиора Станислав Косиор, по происхождению поляк, почти все время работавший на Украине. Несколько позже, в декабре, к ним присоединился и близкий друг Кирова Г.Орджоникидзе, которого мы уже характеризовали в связи с грузинским инцидентом. Р.Конквест так оценивает Орджоникидзе: “Не будучи образованным, он производил впечатление веселого и дружелюбного, но хитрого человека. В 1925 году он интриговал с Зиновьевым, а в 1928 году с Бухариным. Но его колебания скорее проистекали от слабости, чем от злой воли”. Орджоникидзе действительно играл в 20-е годы какую-то странную, полупровокационную роль. В З0-х годах он доигрался.