1984

Оставались трусы. Это были хорошие, синтетические трусы-трико в обтяжку, и с ними требовался верх аккуратности, настоящее искусство. Нужно было не размазать блямбу и не измазаться сильнее, чем было. С одной ногой мне это удалось, когда вдруг Лариса Павловна завозилась и подняла голову от подушки:

-Э-эй, а чё это ты там делаешь?

Всё пропало!

-Ничего!!- очень резко, чуть не плача, ответил я, с треском снимая невиноватое бельё с обеих ног, комкая и засовывая под диванный валик.- Ничего! Ни-че-го!

Я закутался в одеяло и отвернулся к стене в полной уверенности, что это моё последнее дежурство.

-Как "ничего"?- старшая взволнованно поднялась и села.- А откуда тогда так подмываниями запахло? Ты что, онанист?

Я, стиснув зубы, промолчал. Жура немного подождала, потом осторожно потормошила меня:

-Сань, ну между нами - драчил, что ли? На кого? Я никому не скажу.

-Нет,- ответил я дрожащим голосом, в котором явственно звенели слёзы.- Поллюция у меня, ночная, Лариса Павловна. Мне, между прочим, 20 лет неделю назад исполнилось. Слыхали о таком физиологическом явлении?

-А, это когда во сне обспускаешься,- кивнула она, не обнаруживая в голосе ничего, кроме симпатии.- С мужиками бывает, особенно с молодыми мальчиками. У меня с братом бывало такое, пока не женился. Ну, и шо теперь? Навонял тут хорошо- я ведь сто лет мужского запаха не слышала. После Толика ведь одна так и кукую. Аж не по себе... аж сердце закололо...

-Перестаньте, Лариса Павловна. Вон сколько мужиков в травме. Гера к вам клеится...

-Гера, Ромка, Арутюн, Леонид Петрович... да они только вид делают, особенно, если нужно что-то- спирт, медикаменты дефицитные, шприцы одноразовые, капельницы "Пульмарка",- горько усмехнулась Лариса Павловна, закуривая и затягиваясь поглубже.

- Ну и пахучий ты самечик, Санька!- Жура, как ни старалась, не могла сдержать ноток весёлого восторга.- Простагландины[8] у тебя ядрёные, фирменные, хоть и городской ты хлопец. Амбрэ!- она повела носом.- Форточку открыть, хоть запах молофьи твоей повытянет- не дай бог, войдёт кто-то, точно решит, что ебёмся.

-А вы что, очень целомудренная?- огрызнулся я.- Поливода вон вас как лапает.

-Гера? Да это он только тогда, как напьётся. Лезет ведь только пьяный, и то сам не знает, зачем- "какая ты нам сестра? -орёт-. Ты нам- брат!" Не больно-то разгонишься. Сам-то Герка Веронику с реанимации порет- есть тут одна дурочка, ещё всё в штанишках-бананчиках ходит, и ещё одну- та где-то у вас на втором курсе учится. Студентка, будущий кардиолог. Невеста геркина... Молодых девок полно, а моя песенка уже спета давно. И насовсем...

Помолчали. Я закурил, закашлялся. Снова выступили слёзы. Получалось, мы с Ларисой оба ущербные какие-то обделённыё элементарным человеческим счастьем. Становилось страшно обидно.

-Со мной такое тоже бывает,- вдруг призналась Жура.

-Такое?

-Ну, не совсем такое, но наподобие... женский оргазм во сне. Редко, может, в полгода раз. Природа своё берёт. Без мужика-то оно... Ладно. Чем тебе помочь, гигант? Не будешь же обспусканный лежать.

Я понял, что Ларисы Павловны стесняться мне, пожалуй, нечего.

-Трусы бы мне чистые. И тряпку мокрую...

-Трусы? Этого добра полно. Ещё вчера хозяйка две сотни получила на складе- новьё. Сейчас принесу. А ты иди обмойся в 111-ю, в блатную. Сейчас там нет никого. Вот ключи. Только не насвинячь, убери всё, как было. Вставай. Ну, отвернуться мне, что ли?

Журавель не смогла не издать короткого смешка.

-Первый раз со мной такое- мужик рядом обспускался. Аж лестно как-то...Кто хоть приснилась - уж конечно, не я?

Пока я посещал душевую в 111-й, Жура принесла мне трусы - совершенно новые, ещё с этикетками, в цветочек "ну, погоди". Пока я одевал их, Лариса Павловна деликатно отвернулась, разглядывая стриженные "под мясо" ногти.

-Время пять,- зевнула она.- Ещё час до подъёма.

Мы снова легли на свои места. Помолчали, делая вид, что спим.

-Сань, а Сань?- вдруг послышался жадный шёпот Журавель.- Ну Са-ань. Раз уж случилось между нами такое...

-Какое? - немедленно ощетинился я.

-Ну, течка эта твоя. Поллюция - красивое, кстати, слово. Точно вспышка салюта - яркое, радостное. А?

Я промолчал. Издевается, что ли?

-Ну давай уже по-честному, а? Чего вилять-то. Есть у тебя девушка?

-Нет.

-А была когда-нибудь?

-Не было,- и, повинуясь какому-то импульсу, стиснувшему горло, сдавленно добавил,- и не будет. Никогда.

-Это ещё почему?

-А потому,- закидывая руки за голову, яростно сказал я.- Потому, что есть другие- сильные и удачливые. Потому, что я- тупиковая ветвь эволюции. Потому, что кому я нафиг нужен... Квазимодо...

Мои глаза вдруг наполнились слезами, которые беззвучно потекли по щекам. Я изо всех сил боролся с тем, чтобы не всхлипнуть, но напрасно - вдруг взял и разревелся в голос, как девчонка.

-Сань, ты шо?- Лариса, улыбаясь, легко пересела ко мне на диван.- Санечка, котик ты мой бедненький... ну перестань, беленький. Навыдумывал себе... перестань немедленно.

Лариса Павловна была совсем легёнькая, весила где-то килограмм 50-55. Она наклонилась над моим лицом и что-то шептала, еле-еле дуя мне в волосы, гладя волосы и щеки, легонько целуя. А я всё глуше плакал и плакал, не переставая бормотать, что я - никчёмный, гадкий, противный, что между мной и женщинами существует биологический барьер, что таких как я, нужно было сбрасывать с Тарпейской скалы в Древнем Риме, что мне не для чего жить, что...

Внезапно мой словесный понос остановился, а слёзы мигом высохли. Лариса Павловна уже давно просунула ручку под одеяло и сейчас довольно крепко и властно сжимала этот орган, так подло подведший меня час назад.

-Дискуссия прыпиняется,- весело сказала она.- Ты- хороший, классный, сильный парень. Вот у тебя цветок какой- красота. А то, что никогда не трахался- ерунда какая. Дурное дело нехитрое. Я уж и сама-то забыла, как это делается. Лежи и не шевелись...

Ночь с её густым покровом неспроста придумана, чтобы помогать людям- особенно, влюблённым. "Ночь нежна"- сказал кто-то. Ночь- чудесна, добавлю я. Ночь- добра. Ночь- милосердна...Ночь- исцелительница...

Через пятнадцать минут мы с Ларисой Павловной - да нет, просто Ларисой, уже лежали совершенно голые под одним одеялом и таяли в объятиях друг друга. Мне всё в ней казалось волшебным - и лицо с умягчёнными, точно у итальянской мадонны чертами, и непередаваемая линия плеч, и груди- маленькие, твёрденькие, но определённые, и очень подвижные. Довольно мускулистый живот заканчивался где-то внизу, под опушённым лобком, там, где бёдра соприкасались. Ноги были длинные и гладкие, необыкновенно приятные на ощупь. Особенно с внутренней стороны. Но туда Лариса мои руки не пускала- в глубине её хранился новый заряд той таинственной жидкости, которую я когда-то терял целыми литрами.