КОСМОПОЛИС

Она почти шептала слова, постоянно загадочно улыбаясь.

- Но ты ведь знаешь какой бесстыжей я бываю, когда рядом есть что-то, что можно назвать идеей. Идея - это время. Это будущее. Посмотри на все эти цифры. Деньги делают время. А когда-то было наоборот. Время ускорило развитие капитализма. Люди перестали думать о вечности. Они начали концентрироваться на часах, человеческих часах, делая труд результативнее.

- Я кое-что хочу тебе показать, - сказал он.

- Подожди. Я думаю.

Он ждал. Ее улыбка была слегка кривоватой.

- Киберкапитал создает будущее. Сколько будет одна наносекунда?

- Десятая в минус девятой степени часть секунды.

- Это что?

- Одна миллиардная доля секунды.

- Я ничего из этого не понимаю. Но я понимаю, какими безжалостными нам приходиться быть, чтобы адекватно оценивать окружающий нас мир.

- Есть еще зептосекунды.

- Хорошо. Я рада.

- Йоктосекунды. Одна септильонная доля секунды.

- Потому что время теперь общее имущество. Оно принадлежит системе свободного рынка. Настоящее все труднее увидеть. Его будто бы высосали из мира, чтобы проложить дорогу к будущему, с неконтролируемыми рынками и большим инвестиционным потенциалом. Будущее становится привлекательным. Вот почему что-нибудь скоро случится, может даже сегодня, - сказала она, украдкой глядя на свои руки, - Чтобы исправить слишком быстрый ход времени. Привести природу в, более или менее, нормальное состояние.

На южной части улицы почти не было пешеходов. Они вместе вышли из машины и ступили на тротуар, где им стал виден экран с информацией о финансовых рынках, движущиеся единицы сообщений, мелькающие на фасаде офисного здания на другой стороне Бродвея. Кински не двигалась с места. Это было кое-что непохожее на спокойные новостные сообщения на старой башне Таймс в паре кварталов южнее. Информация распределялась по трем бегущим строкам, на сто футов возвышающимся над улицей. Финансовые новости, курс акций, валютные рынки. Информация не кончалась. Быстро бегущие строки, состоящие из цифр и символов, простых и десятичных дробей, стилизованных символов доллара, слов, международных новостей. Все это мчалось слишком быстро, поэтому невозможно было что-либо понять. Но он знал, что Кински все понимала.

Он стоял за ней, глядя поверх ее плеча. За строчками с информацией были часы, показывающие время в самых больших городах мира. Он знал о чем она думает. Она была не против скорости, затрудняющей понимание того, что мелькало перед глазами. Во времени была вся суть. Она никогда не была против спешащих и бесконечных ресурсов, того, как информация исчезала с одного конца строчки, в тот же момент снова появляясь с другой. В этом вся суть, вся опора, все будущее. Мы не очевидцы информационного спектакля, или как ее обожествляют, делают нечитаемой. Маленькие мониторы в офисе, дома и в машине стали своего рода идолами здесь, где толпа в удивлении собиралась перед ними.

- Оно когда-нибудь останавливается или замедляется? - спросила она, - Конечно нет. Зачем это нужно. Фантастика.

Среди строк с новостями он увидел знакомое имя.

Каганович. Но он пропустил контекст. Машины начали потихоньку двигаться, и они снова вернулись к своему автомобилю, сопровождаемые двумя телохранителями. Теперь он сел на заднее сидение, лицом к экранам, прочитав на них, сообщением о смерти Николая Кагановича, человека, владеющего большим состоянием и имеющего довольно плохую репутацию, владельца самого большого в России конгломерата СМИ, которые работали почти во всех сферах, от порно-журналов, до спутникового телевидения.

Он уважал Кагановича. Этот человек был сильным, крепким, жестоким, в хорошем смысле слова. Он сказал Кински, что они с Николаем были друзьями, и взял бутылку кроваво-оранжевой водки, наполнив две рюмки. Они смотрели репортажи об этом инциденте на нескольких экранах. Она немного покраснела, когда выпила свою водку.

Каганович лежал лицом в грязи, перед своей дачей под Москвой. Он только что вернулся из Албании, где установил кабельное телевидение и подписал соглашение на установку тематического парка в столице - Тиране. В него стреляли.

Эрик и Николай когда-то охотились на кабанов в Сибири. Он рассказал об этом Кински. Они видели тигра издалека, мельком и это было непохоже ни на одно чувство, которое он испытывал до этого. Он описал ей этот момент: бесценное чувство заканчивающейся жизни, чувство угрозы, и безбрежная тишина вокруг них. Они с Николаем не двигались еще долгое время после того, как животное исчезло. Вид тигра, будто пламени, вздымающегося посреди высокого снега, заставил их чувствовать привязанными к неписанному кодексу братства красоты и потери.

Но ему приятно было видеть этого человека мертвым, лежащим в грязи. Репортер все время повторял слово "дача". Он стоял к камере под таким углом, чтобы виллу Кагановича, его дачу, было видно, через аллею между сосен. На другом экране комментатор смутно намекала на подозрительных коллег по бизнесу, анти-глобалистические группировки и местные войны. Затем она заговорила про дачу. Он был найден мертвым перед своей дачей. В этом слове они искали безопасности, уверенности в себе. Это было все, что они знали об этом человеке и о преступлении, что-то русское, то, что он был найден мертвым перед своей дачей под Москвой.

Эрику нравилось видеть его там, с немеренным количеством пулевых ранений в теле и голове. Это было какое-то тихое удовлетворение, как гора с плеч. Смерть Николая Кагановича расслабляла его. Этого он не сказал Кински. А потом сказал. Почему бы и нет? Она была его главой по теории. Вот пусть и теоретизирует.

- Твоя гениальность и враждебность всегда были полностью связаны, - сказала она, - Твой разум всегда замышляет что-то плохое по отношению к другим. Думаю, то же самое делает и твое тело. Вражда между людьми - это на всю жизнь. Ведь он был для тебя соперником в каком-то смысле, не так ли? Возможно, он был физически силен. Он был слишком индивидуален. Много денег и женщин. Достаточно причин, чтобы чувствовать эйфорию, узнав о его ужасной смерти. Всегда, всегда есть причины. Но не пытайся их найти. Он умер, чтобы ты жил.

Машина достигла перекрестка и остановилась. Множество туристов пытались протиснуться через "театральный" район. Они двигались толпой, заходя в большие магазины и выходя оттуда с тележками для покупок. Перед кассами, где продавали дешевые билеты на бродвейские шоу, сформировалась очередь в виде изогнутой линии. Эрик смотрел, как люди переходили улицу: ошеломленные, в тени богов нижнего белья, украшающих высоко вздымающиеся рекламные щиты. Это были бесполые люди, не имеющие потомства, зачарованные женщины в мужских шортах и мужчины, с вечным сексуальным возбуждением.