216512_B61BA_yamburg_e_a_pedagogicheskiy_dekameron

Стороннему наблюдателю, человеку с тусклой душой, не имеющему, как сказали бы сегодня, амбициозных планов, такая линия поведения представляется банальным умением ладить с начальством. Отсюда рождается скрытое внутрен­нее раздражение, переходящее в разлагающую душу за­висть к видимым успехам более способного и, как представ­ляется со стороны, ловкого коллеги. И невдомек завистни­ку, что за любой успех расплачивается — в самом прямом смысле — сердце. Мало кто знает, сколько инфарктов полу­чил Мильграмм, пока одним из первых в Москве построил школьный бассейн.

Откровенно говоря, пережить чужую победу — задача, которая по плечу далеко не каждому. А педагоги и управ­ленцы всего лишь люди со своими страстями и эмоциями. Что же касается Мильграмма и Комлевой, то за долгие десятилетия совместного общения я никогда не видел их озлоб­ленными, агрессивными, подозрительно и ревниво взираю­щими на восхождение очередной педагогической звезды. Напротив, многие из тех, кого сегодня не без основания считают величинами в отечественной педагогике, начинали свой путь при их непосредственном участии.

Между тем ровное, неизменно уважительное и добро­желательное отношение как к людям, облеченным большой властью, так и к тем, кто стоит неизмеримо ниже тебя на иерархической лестнице, всегда свидетельствует о великом тождестве, том особом состоянии, когда человек по большо­му счету равен самому себе. Это состояние и является зри­мым проявлением аристократизма духа.

Подлинному аристократу духа нет никакой необходи­мости доказывать, и уж тем паче демонстрировать кому-то свое превосходство. Поэтому его никогда и никому не уда­ется унизить. Любой, даже самый недоброжелательный оп­понент или хозяин высокого кабинета мгновенно кожей чувствует границы допустимого в общении с этой редкой, по нынешним временам, породой людей. Аристократизм в его глубинном, а не поверхностном понимании — это преж­де всего собственное достоинство, спокойное ощущение внутренней правоты, стремление соблюдать дистанцию в сочетании с врожденным чувством равенства всех и каждо­го, вне зависимости от карьерных и иных жизненных до­стижений, умение быть благодарным тем, кто сделал тебе добро. А еще, что самое главное, это чувство иерархии, по­коящейся на вечных, непреходящих ценностях, не подвер­женных коррозии времени. Не думаю, что герои моего очерка осознают себя в данном качестве. Скорее всего, они улыбнутся, прочитав эти строки, но, как говорится, со сто­роны виднее.

Носители такого аристократического мироощущения должны быть сегодня занесены в Красную книгу и рассмат­риваться как народное достояние, ибо без них наступает хаос, оподление, всеобщее хамство, выдаваемое чернью за демократию.

Аристократизму, как правило, сопутствует артистизм: своего рода веселье духа. И я не случайно начал эти заметки с «концертной» деятельности Л. И. Мильграмма и М. А. Ком­левой. Даже здесь они умудряются преподать нам прекрас­ный урок. Будем откровенны, оба переживают закат своей деятельности. Возраст есть возраст. Но закат может быть долгим и красивым, заставляющим любоваться этим див­ным явлением природы. Что и происходит неизменно со зрителями в любой аудитории. Ни тени уныния, мягкая, добрая ирония, легкое подтрунивание друг над другом, ни­какой величавости и забронзовелости. Ну, что тут скажешь: не относятся они серьезно ни к своему почтенному возрас­ту, ни к своим неоспоримым заслугам. Не боятся показаться смешными и архаичными. Да это им и не грозит. Определе­ние «ветераны педагогического труда» плохо сочетается с их импульсивными натурами, вкусом к жизни, острым ин­тересом ко всему, что происходит в сфере образования. По­роха в их пороховницах пока хватает, а мужественной го­товности сражаться с врагами подлинного просвещения обоим не занимать.

Леонид Иссидорович Мильграмм и Мария Андреевна Комлева — друзья и спутники по жизни, но спутники, уже давно вращающиеся на высокой орбите планеты, именуе­мой «Образование». Так хочется, чтобы эти спутники были вечными.

ТВОРЧЕСТВО ИЛИ РЕМЕСЛО?

(вместо заключения)

Ремесло учителя принято относить к творческим професси­ям. В таком посыле есть большая доля лукавства. Прежде всего потому, что профессия эта массовая. Педагог, прежде чем по­пасть в институт, а затем в школу, не проходит кастинг или лю­бую иную форму творческого отбора. А введение единого госу­дарственного экзамена сегодня приводит к тому, что педагоги­ческие вузы не отбирают будущих светил педагогики, а чаще подбирают тех, кто в силу недостатка набранных баллов не по­падает в более престижные учебные заведения. Низкие зарпла­ты не привлекают в школу даже тех молодых людей, кто пер­воначально был заряжен на педагогическую деятельность. Вот и приходится проявлять некоторую хитрость при заманивании в профессию, педалируя творческий характер учительского тру­да. Это ничего, что поначалу придется еле-еле сводить концы с концами, зато впереди безбрежное творчество, сплошной креатив. Раз сам процесс творчества доставляет ни с чем не сравнимое блаженство, то за удовольствия, как известно, при­ходится платить. Разумеется, не учителю-мастеру, а ему само­му, расплачиваясь за наслаждение своим трудом, серьезными материальными и психологическими неудобствами.

Проблема в том, что начинающий педагог, воодушевленный исключительно творческим посылом, попадая в водоворот школьной жизни с ее неизбежной рутиной и неустранимыми неурядицами, быстро ломается, угасает, превращается в педаго­гический автомат по обучению детей, будучи не в силах при­подняться над обыденностью, выполняя завет поэта: «Давай, брат, отрешимся. Давай, брат, воспарим» (Б. Окуджава). Меж­ду тем без воспарения никакое творчество, включая педагоги­ческое, невозможно. Что мешает взлету молодого учителя, ви­сит тяжелым грузом на его ногах, не позволяя оторваться от за­хлестывающих ежедневных, земных забот? Недостаточное владение ремеслом.

В любой сфере человеческой деятельности путь к высшим достижениям начинается с овладения ремеслом. Прежде чем достигнуть «акмэ» (вершины своего творчества), тысячи часов проведет музыкант за инструментом, оттачивая мастерство. На­учиться играть на струнах человеческой души (собственно гово­ря, этим и занят педагог) неизмеримо сложнее, о чем с иронией говорил еще Гамлет. Прозревать гармонию в какофонии школьной жизни способен лишь тот, кто в совершенстве овла­дел своей профессией. Перескочить через этап ученичества не удается никому. Если продолжить аналогию с обучением музы­кантов, то в их программу занятий входит обязательное посе­щение концертов, где есть возможность познакомиться с испол­нительским мастерством своих старших товарищей по цеху. Слепо копировать чужие достижения невозможно. Это и не тре­буется. Со временем молодые исполнители обретут уникаль­ную творческую манеру, позволяющую трактовать музыкаль­ные произведения по-своему. Каждый творческий человек тем и отличается, что имеет свой, узнаваемый почерк. Пока же толь­ко начинающие артистическую карьеру люди внимательно при­сматриваются к чужому концертному исполнению.