Ковалевская Елена - Письмо с которого все началось

– А где другие три сестры?

– За воротами дожидаются.

Он еще раз внимательно глянул на меня, как бы сомневаясь в моих словах, но ничего не сказал, и, развернувшись, пошел к двери в створке ворот. Я двинулась за ним следом. Миновав ворота, и пройдя узким каменным коридором, где могла бы проехать только одна повозка, я попала во внешний двор крепости. Ко мне сразу же подошел бодрый дедок из числа братьев обслуживающих, а стражник ничего не объясняя, вернулся на свой пост.

– Ну? – поинтересовался он, одетый, как и все августинцы низших рангов в коричневую рясу и белый скалипур.

– Боевой Женский Орден Святой Великомученицы Софии Костелийской. Пакет его преосвященству епископу Бернару, – отрапортовала я.

– Да уж вижу, что не мужской, – едко прокомментировал тот. – Ты одна, или как?

– С сестрами, они под городскими стенами остались, – начала отвечать я.

– Угу, – дедок кивнул, и, повернувшись двинулся по двору, к одноэтажному каменному строению расположенному у основания стены. – А лошадок сколько, – продолжил расспрашивать у меня он.

– Шестеро.

– Ишь ты! Груженые ехали?

Я отрицательно помотала головой.

– Короткой дорогой.

– Значит две фуражные, – сделал вывод дед. Интересно, а откуда он знает, что нас четверо? – Пойду, распоряжусь, чтоб подъемный помост у потерны спустили. Жди меня здесь. (Потерна – 'дверь' в центре стены на недоступной высоте, через которую замки снабжались продовольствием, с подъемом по наклонной рампе при помощи лебедки, или при помощи опускного помоста. Потерна так же могла быть для пешеходов и даже конных во избежание случайного проникновения шпионов.)

Прислужник удалился, и только тогда я сообразила, что он просто-напросто знает, что боевые сестры в основном четверками ездят. В самый первый раз, когда я везла такое же злополучное письмо в одного – это был из ряда вон выходящий случай. Хотя, будь я тогда с кем-нибудь из сестер, шиш бы я выбралась от варфоломейцев.

Я стояла и разглядывала внешний двор ауберга. Да, крепость они себе выстроили – будь здоров! И деньжищ во все это вбухали, поди, не мало, если даже по фасаду дворовых пристроек резной узор из завитков и спиралей вьется. Но охрана у них что-то подкачала: с наружи так не подступиться, а как миновала стражей, бросили меня одну. А вдруг я бы оказалась каким-нибудь шпионом? Ой, ладно… Тоже удумала – шпионом… Куда такому шпиону дальше этого двора деться? Здесь я как в просторном, но надежном каменном мешке заперта, путь из которого один – через наружные ворота. А если к жилым флигелям, то на это еще и внутренние ворота имеются, а при них, скорее всего стража немалочисленная наставлена.

Я слонялась по двору чуть ли не полчаса. Мимо меня пробегали расторопные братья-прислужники, окидывали любопытными взглядами, но ни один из них так и не поинтересовался: что я здесь делаю и имею ли право тут находиться. Но, наконец, из двери ведущей, по-видимому, через внутреннюю оборонительную стену на хозяйственный двор ауберга, появились мои девочки, возглавляемые все тем же бодрым дедом-прислужником. Я поспешила к ним.

– Доложите, пожалуйста, его преосвященству епископу Бернару, что у меня для него срочное послание от настоятельницы монастыря ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской, – тут же попросила я у прислужника.

– Вот прямо так и доложить? – ехидно переспросил он. Я глубоко вдохнула, стараясь унять гнев. У нас в монастыре подобного себе никогда не позволял. А тут, в самом центре союза, где сосредоточение всей церковной жизни какой-то старый пенек смеет надомной издеваться?

– Прямо так и доложите, – жестко сказала я. – Послание очень срочное и важное.

– У всех приезжающих сюда послания и спешные и важные, – недовольным тоном принялся выговаривать мне дедок. – Ничего, обождете. Никуда не сбежит ваше послание. Лучше сначала в порядок себя приведите, а то конями от вас разит немилосердно.

– Слыш, дед, – не выдержав, вмешалась Гертруда в ядовитый монолог прислужника. – Мы не для того сюда через четыре страны перлись, сбивая задницы об седла, чтобы потом твои паршивые замечания выслушивать! Раз тебе сказано, что срочное, значит, твое дело доложить, а не выкобениваться перед нами!

Старый прислужник окинул старшую сестру злым взглядом.

– Ишь громадина, вымахала, а ума не нажила. Будет вам первый достойный доверия каждую девку, пожелавшую ему свою писульку принести, по первому требованию выслушивать! Доложат ему, доложат, не беспокойся. И если он пожелает, то тогда может и примет, а если нет, то сдадите письмо в канцелярию, его потом в положенный срок рассмотрят.

Ума не приложу, как после этих слов я не сорвалась, и не схватилась за оружие. С трудом задавив в себе гнев и ярость, я крепко сжала кулаки, аж костяшки пальцев побелели и, стараясь членораздельно выговаривать каждое слово, произнесла:

– Его преосвященство епископ Бернар сейчас в ауберге?

– Нету его, – мстительно выдал дед, с явным злорадством сообщая мне это известие.

– Тогда сообщи ему о послании тотчас, как только он появится, без промедления с твоей стороны.

– Иначе?

– Иначе вся вина за несвоевременно полученные сведения целиком ляжет на твои плечи, – пообещала я мрачно.

– Своевременные, своевременные, – заворчал он, явно сдаваясь, но напоследок проворчал: – Захочу я, и не будет вообще ни каких сведений…

– Ах ты сморчок старый! – вскинулась Гертруда, но я, ухватив ее за плечо, заставила остановиться.

– Рекомендую поступить, так, как я сказала! – ледяным тоном выдала я. – И не шути со мной. Ясно? – произнесла я, стараясь, чтобы последнее слово выделялось особо.

Старик зыркнул на меня зло, однако смолчал, и, пожевав губу, направился к двери, из которой привел сестер. Мы остались на месте. Не доходя до внутренней оборонительной стены несколько шагов, он обернулся и бросил:

– Ну что встали как в копаные?! Пойдемте в келью.

Келья что нам выделили, была маленькой, но богато обставленной. Несмотря на двух-ярусные топчаны как в общих комнатах для послушниц, прочие атрибуты быта были добротными и даже очаровывали изящностью исполнения. Взять, к примеру, таз для умывания: довольно тонкий из белой глины, изнутри по краю он был расписан милейшими синими цветочками. А кувшин? Ведь глаз оторвать сложно. Бронзовый крест на стене и заботливо вышитый стих из псалма под ним… Ну разве не прелесть? Интересно кто его вышивал? Не братья же. Наверное, какая-нибудь мирянка из верующих со всей тщательностью и заботой не один вечер просидела над ним, а затем преподнесла в дар ордену. Красивые и уютные гостевые кельи в ауберге, ох красивые же. Даже наши монастырские со всем старанием обустраиваемые нами, теперь показались мне не столь уютными как прежде.