Ковалевская Елена - Письмо с которого все началось

– А ты откуда знаешь, что она говорила на допросе? – спросила у старшей сестры Юозапа.

– Оттуда. Берна же сразу на предварительном допросе заговорила; а по правилам, если преступивший церковник добровольно в своих деяниях с первого же раза сознается, то рядом с ним должен быть его брат или сестра по ордену и вере. Вот и представьте: камера, инструментарий палачей кругом, и сидит наша Бернадетта на табурете точно ангелок: руки на коленях сложила, глаза на пол лица, и серьезная до жуткого сумасшествия в речах. Мне поначалу от окружения этого было страшно, но когда Берна заговорила, тут даже матерых дознавателей мороз по коже продрал. Допросы длились дней десять точно, по-моему, у тех дознавателей даже крыша от такого немного поехала. Они спрашивают: 'Ты, дочь наша, такое непотребство сделала?', – а Берна им отвечает, что я. Они дальше: 'Признаешь ли ты себя виновной в этом?', – та: 'Признаю'. Те: 'Раскаиваешься ли ты в деянии своем?', – а Берна им: 'Нет, не раскаиваюсь…'. И снова долодом, как будто по Писанию читает. И ведь цитирует-то дословно, ни к чему не придерешься. Дознаватели вроде пытать ее собирались, так Берна чуть ли не добровольно к дыбе ломанулась. Я аж обалдела сперва, но потом сморю: дознаватели тоже тихо фигеют. Еще дней на пять ее в покое оставили, запрос куда-то в верха отправив. Не знаю, что бы на самом деле вышло, поскольку тут и я во всю эту круговерть влезла, наплевав на сохранность своей шкуры. Чуть ли не на дыбу с Берной полезла, но на наше счастье в Корпине проездом оказался епископ Констанс. Сестру тогда уже на костер затащили, осталось только факел поджечь, а тут на площадь епископ прибыл. Берна тогда, похоже, в озарении была, или я не знаю, как все это назвать, но перед тем как должны были огонь развести, она речь выдала. Я на всю оставшуюся жизнь запомнила эти слова: – 'Я безмерно благодарна Господу за сей урок, м если Ему угодно, и я грешна, то пусть праведный огонь спасет мою душу, очистив от скверны мирской'. Без надрыва так сказала, спокойно, но вся толпа, что собралась посмотреть на представление, услышала.

– А дальше что? – Агнесс в нетерпении свесилась со второго этажа топчана.

– Что, что… – Гертруда словно вновь переживала те события. Лицо у нее было серьезное, напряженное, скулы заострились, даже казалось, голос стал жестче. – Факел не загорелся. Палач трижды пытался высечь огонь, и трижды ничего не получалось. Толпа обмерла от случившегося. И тогда видя все это действо, вмешался епископ Констанс. Он потребовал бумаги по делу, бегло их просмотрел, а потом, воспользовавшись своим саном, повелел отпустить сестру, заявив, что сам Господь Бог не желает ее смерти. Вот такие дела. Берну, правда, после этого дела сразу же до простой сестры понизили, а тебя Фиря махом в старшие боевые сестры подняли, и назначили двадцатиоднолетнюю соплюху в командиры.

– Да помню, я помню, как чуть ли не через ступень перепрыгнула, – подтвердила я, вздыхая. – Мне, между прочим, это до сих пор аукается. Все сестры в боевых четверках командиры как командиры, а я не пойми что! Ни приказать, ни потребовать не в состоянии. Все упрашивать, уламывать, да уговаривать приходится.

– Я одного не понимаю, – озадаченно спросила Юозапа, пропуская мимо ушей мои последние слова. – Как Берна смирилась с потерей не только лидера четверки, но еще и ступени сестринского звания?

– А это уж ты, что полегче спроси, – посоветовала я ей. – Знаешь, что она мне заявила, после того как мы в мгновение ока крутанулись, поменявшись с ней местами?! Ты, говорит, Есфирь, на меня не обижайся, что тебе в столь юном возрасте приходится на себя ответственность принимать, и знай что я, как подчиненная тебе сестра смиренно приму твое любое решение как командира.

– Что прямо так и сказала?! – не поверила мне Юза.

– Угу, так и сказала, – подтвердила я, усаживаясь на кровати. – Так что не вы одни в обалдении от речей нашей боевой сестры ходите.

– Ничего себе, – удивленно протянула Гертруда, тоже садясь и глядя мне в глаза. – Н-да, Бернадетта умеет ошарашивать окружающих.

Юозапа, не выдержав, тоже решила присоединиться к нам, поэтому спустилась с верха, захватив с собой одеяло, и уселась у меня на постели.

– Слушай, Гертруда, – заговорщическим тоном начала она. – Ты мне только одно скажи, ты что-нибудь с факелом тогда делала?

– Каким факелом? – не поняла старшая сестра.

– Ну тем самым, которым Берну на костре должны были поджечь?

– Нет! – твердо отрезала та. – Чем угодно тебе поклянусь, даже близко к нему не подходила.

– Нет, ты, правда, хочешь сказать, что не причастна к тому, что он не загорелся?! – я вскинула брови чуть ли не до середины лба.

– Сестры я когда-нибудь вам врала?! – похожая сестра даже обиделась на наше дружное неверие. – Я готова спасением души поклясться, но я не касалась его, и даже не видела до того момента, пока палач его попытаться зажечь! Хоть верьте, хоть нет, но я считаю, что это было чудесное проявление Божьей воли.

Мы замолчали потрясенные услышанным. Обычно ведь как считается: чудо – это тщательно подготовленное событие, скрытое от посторонних, а потом преподнесенное в нужном свете. А тут на твоих глазах, с твоими близкими людьми происходит невероятное спасение!

Агнесс завозилась у себя наверху, а потом спустилась в обнимку с одеялом и, завернувшись в него, прижалась к теплому Гертиному боку. В отличие от нас, на нее рассказ старшей сестры не произвел такого впечатления. Наверное, потому что она совсем не знала сестру Бернадетту, а мы с ней бок о бок больше десятка лет провели.

Девочка пригрелась, а после, не вытерпев, снова озвучила свой вопрос, с которого начался этот нелепый разговор:

– А вы мне так и не ответили, почему у виденного на процессии мужчины было такое странное лицо.

Я даже покраснела от смущения, не представляя себе каким образом рассказать нашей любопытной красотке о подобном.

– Слушай, дорогая моя, где же ты воспитывалась, что даже таких распространенных слов не знаешь?! – пытаясь открутиться от вопроса, я начала свой разговор издалека.

– В нашем замке в Фуртоке, – честно ответила мне Агнесс. – Под присмотром трех нянек и тетушки Луизы, – и тут же пояснила: – Тетя Луиза это старшая сестра моего отца. Она никогда не выходила замуж, и поэтому жила с нами. Папа никуда не брал меня с собой, даже когда ездил в столицу. И когда мама уезжала с ним в разные путешествия, меня все равно оставляли под присмотром все тех же нянюшек и тети Лу.

– Ну тогда ясно, – фыркнула я. Так вот откуда берутся такие вот тепличные растения. Теперь становилось абсолютно понятно, почему девочка ничего не знает о неприятной стороне жизни. Но похоже, теперь нам придется ее многому учить, объясняя что хорошо, а что плохо.