Ковалевская Елена - Письмо с которого все началось

– Держи, – старшая сестра сунула мне поднос, заставленный мисками с едой, и вновь повернулась к нему. Стараясь удержать поднос одной рукой, я передала его Юзе, и тут же встала как прежде. А Герта отобрала у мужика ведра и бросила: – Свободен!

Прислужник замялся, норовя заглянуть внутрь, однако сестра закрывала ему весь обзор, второй преградой была я, тоже с не очень ласковым взглядом. Догадавшись, что тот просто-напросто хочет получить маленькую монетку за труды, я завела руку за спину и пошевелила пальцами; наш условный знак. Юозапа положила мне в ладонь какую-то мелочь. Я высунула руку в дверь, и поманила его к себе.

– Держи.

Мужик бочком подскочил, ловким движением ухватил медную монету, и шустро вернулся обратно. Похоже, припугнула его сестра изрядно.

– Благодарствую. Ежели что, зовите, – он коротко поклонился, а потом припустил по коридору и горохом скатился по лестнице.

Я забрала Гертруды одно ведро, и отойдя от двери, пропустила ее в комнату.

– Водичка! – оптимистично воскликнула Юза, увидевшая ведра. – Хоть сполоснемся чуток.

От воды поднимался легкий парок: горячая, благодать. Мы наскоро умылись, обтерлись от двухнедельной грязи, не до роскошеств хорошей купальни сейчас, и приступили к ужину. Еда была немудреная: вареное мясо большими кусками, каша со шкварками, поджаренный на смальце лук золотисто-рыжей горкой, здоровые ломти хлеба и горячая варенуха в кувшине. Правда, не та, которую я пила в детстве – с корицей и гвоздикой. Такую подают только в богатом доме, и для простого люда она слишком дорога. Здесь же был обычный травяной завар из мяты и зверобоя, смешанный наполовину с ягодным самодельным вином и приправленный большим количеством меда. Но, выпив его тоже можно согреться. (Смалец – вытопленное нутряное свиное сало, еду на нем готовили только самые бедные. Варенуха – глинтвейн)

Мы заканчивали ужинать, как вдруг Агнесс, уже клюющая носом, заерзала, недвусмысленно намекая, что ей надо на двор.

– Сейчас, все бросили и повели тебя строем, – буркнула недовольная Юза, – Вон в углу пустое ведро, вперед, – девочка замялась, похоже, ей были непривычны подобные удобства. – Давай, если хочешь, мы отвернемся, застенчивая ты наша.

В походах мы не обращали на подобные мелочи никакого внимания; просто удивительная двойственность поведения. В монастырях мы были само смирение и образец добродетели, ну хотя бы старались принять подобный вид, а в 'поле' сквернословили, ругались между собой, справляли нужду друг перед другом без малейшего смущения. Думаю, что настоятельница прекрасно знала о нашем поведении, поскольку сама была когда-то боевой сестрой, и теперь не пыталась что-либо изменить. А вот в духовных орденах было все по-другому. Там что в монастыре, что за его стенами – сплошная скромность и следование всем обетам; проще заставить свинью летать, чем монашку непристойно выражаться. Возможно все дело в войне: мы же боевой орден, не до сантиментов бывает, когда кому-нибудь голову сносишь. А уж братья! Те скажут, так скажут: иной раз просто заслушиваешься, как и кого они склоняют!

Когда девочка закончила свои дела, плотно прикрыв крышку на ведре, я решила поподробнее расспросить об ее прежней жизни.

– Агнесс, ты ведь у нас из благородных, можно сказать белая кость, – начала я издалека.

– С чего вы взяли? – насторожилась она.

– Хгм-м. Уж за дур нас совсем не держи, – посоветовала я. – Во-первых: ты племянница настоятельницы, а во-вторых – по тебе же сразу видать, где воспитывалась. Скажи, чья ты дочь? – сразу решила отбросить все политесы, не люблю, когда меня норовят поводить за нос.

– Это как?

– У тебя отца как зовут? – продолжила допытываться я.

– А вам зачем? Мне тетка строго-настрого запретила что-либо о себе рассказывать. Вы даже не должны были знать, что я – ее племянница.

От удивления я аж опешила, но быстро справившись с собой, возмущенно выдала:

– Зашибись себе таинственность! Слушай ты, ларчик с потайным дном! Может мы из-за тебя в нехорошую историю влипли, сидим – знать, ничего не знаем! Нам о тебе что-то в монастыре Святого Августина говорить надо? Надо. Тебя же там оставлять придется, вот и давай рассказывай, – продолжила давить я на нее.

– Мне тетка еще одно письмо дала, я его настоятелю должна передать, – наконец выдавила из себя Агнесс.

– Так, красавица! Для меня у тебя все письма? Или может быть стоит хорошенько поискать?! – терпеть не могу подобную таинственность! Нам ведь неизвестно из-за чего на нас тогда напали, то ли из-за письма, то ли из-за нее?

– Нет это все, – мотнула головой девочка. – Вы должны меня оставить там, а дальше это не ваши заботы.

Я взбеленилась. Никто, кроме настоятельницы не смел разговаривать со мной подобным образом. А тут эта сопля позволила себе подобный тон!

– Смотрите, как мы заговорили! Как от холода рыдать или от стертой задницы, это мы завсегда, пожалуйста, бедная малышка! А тут чисто герцогиня!

Агнесс тут же смутилась:

– Я не в этом смысле, просто тетя сказала, что чем вы меньше знаете, тем для вас лучше, – сразу же поправилась она, и виновато добавила. – А чтобы я вам ничего не разболтала, она и мне не рассказала.

– Но назвать имя отца ты все же можешь, – я так просто не сдамся!

– Давайте не надо… – как-то нелогично попросила она. – Вы все равно скоро от меня избавитесь.

– Есфирь, да отстань ты от девочки, – попросила меня Юозапа. – Что за мания у тебя такая – вечно все выспрашивать?! Мало по шапке за свое любопытство получала?!

– Про письмо я ничего не знала, а что в итоге?!

– Да ничего в итоге. Констансу, поди, что-то узнать надо было помимо этого, вот и пытался опоить. А коня перековать собирались, так чтобы побольше времени дать старику подумать, или письмо там какое написать. Думаешь ты одна такая невезучая? Меня вон тоже однажды опоили, так оказалось, что пытались урожай овса в наших комендатериях заранее выяснить, чтоб свой по низкой цене не отдать, а то вдруг продешевят! Он, наверное, и матери собирался что-нибудь передать, а ты смылась как чокнутая! – поведала мне сестра.

Я скривилась. Если то, что сказала мне Юза – правда, то я, конечно же, выгляжу дура-дурой, но чует мое сердце, что здесь не все так просто.

– Ладно, давайте спать, – бросила я к облегчению Агнесс, все одно толком сегодня у нее допытать не получится. – Нам завтра вставать рано.

Мы улеглись на кровати по двое – Гертруда с мелкой Агнесс, а я с Юозапой. Хоть вышло тесно, но спать вместе гораздо теплее. Правда, поворачиваться будем, как в той шутке 'по команде', иначе попадаем.

Утро выдалось холодным и пасмурным. За ночь комната так выстыла, что при дыхании с губ срывался едва заметный пар. Мы лежали с Юзой ложечкой: спина к груди, Агнесс закопалась Герте под бок, и укрылась с головой. Я осторожно толкнула сестру пяткой и шепотом добавила: