Ковалевская Елена - Письмо с которого все началось

Когда мы замерли перед рвом – мост был поднят – позади нас из неприметной дверцы вышел старший брат, начальник караула ворот. Он окрикнул нас, заставляя развернуться к нему, и, неспешно дойдя до нас, бросил:

– Письмо давайте.

'Ага, сейчас!', – зло подумала я, даже не собираясь доставать конверт. И уже в слух ответила:

– Приказано лично в руки.

Брат задумчиво стал рассматривать нас, заставляя меня невольно подобраться, как перед схваткой. Если я чего-то не понимаю, то начинаю напрягаться и готовится к неприятностям.

'Да что ж у них такое происходит?!', – мелькали мысли у меня в голове. – 'Сколько не ездила по другим орденам, отродясь подобного не случалось! А здесь, ну прямо сонное царство. Так не должно быть! Неправильно! Это боевой орден или буренки на выпасе?!'

– Настоятель сегодня не сможет вас принять, – наконец небрежно и с показным безразличием выдал начальник караула.

Теперь мы с Гертой уставились на него во все глаза. Вроде нормальный, на солнышке не перегрелся, не лето – конец сентября все-таки. И на шлеме вмятин тоже не видно, значит, не ударялся. Может это у нас с головой не все в порядке? С какого перепуга настоятель будет докладываться старшему брату у ворот, что он не может принимать?! Хотя…

Если присмотреться внимательнее, можно заметить – начальник караула слегка нервничает и, похоже, не знает чего б такого еще нам ответить, лишь бы спровадить отсюда. Ну что ж!

– Внутрь пропустите. Сестры по Вере крова и отдохновения просят, – произнесла я положенную фразу, после которой нам уже не могли отказать.

Сержант вздохнул, зачем-то поправил перевязь с мечом, одернул сюркот, и совершенно другим тоном выдал, словно воротами лязгнул:

– Проезжайте, – затем махнул рукой кому-то из наблюдающих в бретеше и мост опустился. (Бретешь – надвратный выступ с бойницами для ведения обстрела противника, находящегося непосредственно перед и под воротами замка.)

Проезжая по деревянному настилу, я подумала, что и в этом монастыре меня ждет весьма странный прием. И точно! Едва мы попали во внешний двор монастыря, как увидели, что братья по-обычному деловиты: один спешил по своим надобностям, другой отчитывал нерадивого послушника, третий – подметал брусчатку. В итоге: спящая охрана и деловитая суета внутри, утвердили меня в мысли, что творится непонятное.

У конюшен расторопные конюхи приняли уставших коней, а брат из прислуги тотчас проводил нас в гостевые кельи. Покои что нам отвели, не отличалась от предоставленных мне в ордене Варфоломея, разве были победнее: крест на стене деревянный и умывальная лохань – чуть треснутое корыто. Правда нам обеспечили все удобства в виде мытья и стирки, даже сытно накормили, несмотря на постный день, однако с ответом на просьбу: срочно передать пакет, странно тянули. А потом и вовсе сообщили, что настоятель сильно занят, и сегодня принять уже не сможет. Когда зазвонили колокола, созывая всех на общую вечернюю молитву, мы с сестрой направились было к выходу, но два дюжих брата настойчиво порекомендовали нам пройти в часовню для приезжих, и помолиться там в гордом одиночестве. Возмущаться мы не стали, но подобное положение вещей стало очень настораживать, поскольку не допускать гостивших церковников на общую молитву не полагалось.

Утро началось еще веселее. Сначала нас не пустили на утреннюю молитву, потом мы позавтракали в своих кельях. К обеду нас посетил один из старших братьев и сообщил, что и сегодня настоятель не сможет принять. К тому же как-то пространно заметил, чтобы мы ограничили свои передвижения флигелем для гостей, внешним двором и конюшнями, однако если неожиданно захотим уехать, то препятствовать никто не будет. Теперь уже у Гертруды, несмотря на ее безразличие к загадочным и непонятным вещам, начали появляться нехорошие подозрения. К вечеру, когда нас вновь не позвали ни в рефекториум, ни в собор, эти подозрения усилились. (Рефекториум – столовая в монастыре)

– Ничего не понимаю! – возмущалась Гертруда, сидя перед сном в моей келье. – Такое ощущение, что нас специально не хотят принять.

– Специально, – подтвердила я, и, опустившись на краешек топчана, принялась затачивать клинок фальшиона. – Вся эта история кем-то сочинена, очень хорошо продумана и закручена. И мы в ней, надеюсь, имеем только малюсенькое значение. Иначе плохи наши дела. (Фальшион – короткий широкий, однолезвийный, слегка искривленный и расширяющийся к концу меч. Длина клинка 650 – 800 мм, вес 2,3- 3 кг. Имеет крестообразную гарду. Из-за малой длины удобен в пешей массовой схватке.)

– Извини.

– За что? – удивилась я столь необычному поведению старшей сестры; обычно извинения для нее не характерны.

– Я считала, что ты паникерша, всегда из воробья как минимум орла пытаешься сделать, – простодушно начала она. Ну спасибо! Никогда не знала, каким мое поведение выглядит со стороны, надеялась что осторожным, а вона как оказалось! – А теперь думаю, что по незначительным деталям умудряешься видеть всю картину целиком.

– Спасибо тебе Герта на добром слове, но я не настолько мудра, как ты сейчас меня изобразила. Сейчас, допустим, я совершенно не понимаю, что здесь происходит, и что это за письмо такое загадочное, из-за которого все так суетятся. А еще не знаю, каким боком приходятся сюда те пятеро братьев и гонец, – точильный брусок скользил по лезвию с верху вниз, равномерно, плавно, как мои слова и мысли. Из-за моей высокородности и образования полученного в детстве, мать настоятельница уже углядела во мне свою возможную замену в будущем и теперь постоянно стремилась запихнуть меня в самую гущу политического водоворота. Хотя видала я эту политику в гробу и белых тапках! В ней же вечно приходиться держать ушки на макушке и на тысячу раз перестраховываться. Иначе, чуть что не так, и моментально найдутся желающие спровадить тебя к братьям Ответственным. Так пусть лучше я буду казаться истеричкой, чем украшать собой какой-нибудь очистительный костер.

– Может, Юза что-то напутала, и они ехали не сюда? – меж тем продолжила рассуждать Гертруда.

– Не думаю, – отрицательно качнула я головой. – Сестра говорит всегда только проверенные вещи, а значит, она была уверена в своих выводах. Просто мы не видим всей картины, и если честно, я бы не стремилась ее обозреть целиком.

Закончив править фальшион, я отложила его в сторону и принялась за меч – все едино делать нечего, кроме как разговаривать, да точить оружие. Герта потянулась и поинтересовалась:

– Интересно, нас долго здесь на полном пансионе держать будут?

– Пока мы второй день сидим, но завтра я попытаюсь что-нибудь придумать, – пообещала я.

Но и завтра ничего не получилось, и послезавтра тоже, и на следующий день. Настоятель то болел, то оказывался с инспекцией в комендатерии, или попросту был занят. В итоге мы уже пять дней безвылазно торчали в монастыре и за это время отъелись, отоспались, умудрились отлежать все бока. Юозапа, наверное, совсем извелась в неведении о нашей судьбе.