Ковалевская Елена - Письмо с которого все началось

Торговец после моих слов, поднялся со стула, расстегнул таперт, полез глубоко за пазуху, вытащил завернутый в кожу пакет, и аккуратно развязал перетягивающую его бечевку. В свертке оказалась небольшая стопочка пергаментных листов с печатями выполненными зелеными чернилами. Взяв верхний лист, отложил его в сторону, а потом так же аккуратно завернул сверток, перетянул и вновь спрятал за пазуху.

– Эй, человек! – прокричал он зычно. Через пару секунд в дверь сунулся подавальщик. – Чернила и перо для писания, – потребовал Бренгар.

Когда нам было принесено требуемое, торговец осторожно обмакнул перо в чернильницу, стряхнул с кончика лишнее, и начал писать на отложенном листке. Выводил он долго, я бы богословский трактат переписать успела, а когда закончил, то стал дуть на него, чтоб чернила быстрее высохли.

– Вот матушка, – Крост протянул мне вексель. – За лето шесть золотых и сорок два серебряника, поскольку расторговались мы знатно. А вот за осень не взыщи, тут как обычно – пять золотых и не грошиком больше. Ежели хочешь, то прямо и сейчас все расходы подобьем, чтоб все учтено было, чтоб без обману…

Но я прервала его, поскольку Брена унесло на любимую стезю:

– Все потом. Как только решу проблемы, я к тебе загляну и мы спокойно, не впопыхах, разберемся что к чему, – и специально для него добавила: – Деньги они же спешки не терпят.

– Твоя правда, матушка, – кивнул торговец. – Истину говоришь.

Я пружинисто поднялась из-за стола, свернула вексель трубочкой, спрятала его в рукав и бросив на прощанье: 'Бывай! Среди лета точно буду!', – поспешила к выходу.

У банкира обернулась быстро: обналичила вексель, а вот вклад полностью забирать не стала, сняв лишь две дюжины монет золотом. Хотя сумма выходила меньше, чем я планировала взять на расходы на следующий год, но лучше уж поприжаться, ограничивая себя в тратах, чем собранное с трудом по ветру в единый мах пускать.

Несмотря что я торопилась, как могла, девочки уже ждали меня с нетерпением.

– Фиря! Ну где тебя носит?! – подскочила ко мне Юозапа, едва я вошла в трактир. – Мы тут уже битый час тебя ждем! На нас все косятся!

– Тогда чего сидим?! – вскинулась я с порога. Тревожные вести Бренгара никак не давали покоя. – Поднимаемся, расплачиваемся и ходу!

Сестры переглянулись между собой, накинули на плечи плащи и, подхватив сумки, направились к двери. Я открыла было рот, но Герта, бросила мне: 'Да расплатились уже!', – и вышла на улицу.

Наши лошади стояли под крытой коновязью. Вновь прицепив сумки, мы взобрались в седла и выехали под дождь, который так и не думал утихать.

До госпиталя путь прошел в молчании, я не стала рассказывать сестрам о встрече с торговцем, поскольку это напрямую их не касалось. Хотя… Нет, нет! Все сплошные предположения! Пока точно известно, что трясли моих торговцев из-за меня и значит, нет смысла впутывать девочек в свои дрязги. Да и самой мозги ломать пока нечего, вот разберемся с приказаниями матери, и тогда… Проблемы с письмом решатся уже через несколько дней, нам ведь немного осталось – меньше недели в седлах. Потом дела Агнесс и уж только после мои.

Мы подъезжали к поднятой решетке барбакана уже под ливнем, даже две тройки братьев стоящих на страже предмостных укреплений попрятались под деревянные навесы. Они окинули нас внимательными взглядами, но не вышли под дождь, чтобы проверить въездную бирку, а дождались, пока мы попадем внутрь, и только после потребовали предъявить ее. Пока разглядывали бирку, с нас успела натечь приличная лужа воды. Отчего старший брат, возглавлявший охрану, недовольно поморщился, и, протянув мне металлическую пластинку, требовательно произнес:

– Давайте, проезжайте, чего застряли?! Только сырость разводите. Ее тут без вас хватает…

Я ничего не ответила на столь нарочитую грубость с его стороны, только пришпорила Пятого, и вновь выехала под ливень во внешний двор госпиталя. Девочки потянулись за мной следом. Там перед конюшней под большим навесом, плавно переходившим в крытую галерею, стояла чья-то повозка, уже запряженная четырьмя тяжеловозами цугом.

– Глянь, – обратила на нее мое внимание Гертруда, когда мы наконец-то спрятались от проливного дождя, заехав под крышу галереи.

– Поди шишка какая-нибудь из священнослужителей, – отмахнулась я, спешиваясь и пытаясь расстегнуть намокшие ремни седельных сумок.

К нам подлетел брат из обслуги.

– Ну куда вы прете?! Куда прете? – начал он еще издалека. – Сюда нельзя заезжать верхами! Слышите меня?! Нельзя! Живо разворачивайтесь и отправляйтесь расседлываться как положено!

Я с трудом справилась с застежками, сбрасывая сумки на каменный пол, сестры поступили точно так же. А брат принялся метаться между нами и требовать, чтобы мы немедленно перестали разгружаться и отправились через двор под проливным дождем в конюшню.

– Утихни, – недовольно бросила я, когда тот окончательно достал меня своими воплями. – Лучше позови обслугу, пусть лошадей уведут.

– Вы что совсем меня не понимаете?! Я же сказал, нельзя здесь! Не-ельзя-а-а! – продолжил голосить тот.

– Слышь ты, задохлик несчастный, – обратилась к нему Гертруда, взваливая на плечо сумки с вещами. – Еще одно слово, и ты сам окажешься под ливнем!

Брат замолчал, зло и недовольно окинул нас взглядом, как бы запоминая, а потом припустил по галерее периметром окружавшей двор в сторону хозяйственных построек.

– Кто лошадей поведет? – поинтересовалась подошедшая ко мне Юозапа.

– Могу и я, – решилась я на добровольную жертву. – Все поводья сюда давайте, а сами топайте в тепло, а то вон, – я обратила внимание сестер на девочку. – У Агнесс уже зуб на зуб не попадает.

Действительно, стремительно холодало, и когда мы говорили, дыхание слетало с губ паром. Если сегодня к вечеру прояснит, то ночью будет хороший морозец.

Девочки подхватили сумки и направились по галерее в сторону входа в жилые корпуса для паломников, я же вновь накинув капюшон, взяла шесть лошадей за поводья – три справа, три слева – и вышла под льющий стеной дождь. В воротах конюшни уже маячили пара конюхов, готовые принять их у меня. Вот обленившиеся мерзавцы, мокнуть, видите ли, им не охота?! А можно подумать мне хочется? Да поддоспешник уже можно просто отжимать, даже камиза мокрющая. Когда расселимся, надо будет попросить у прислужников, чтобы каким-нибудь макаром стегачи просушили, иначе как мы завтра поедем.

Спихнув наших лошадей с рук на руки, я все же тщательно проследила, куда сгрузили наши мешки с фуражом и провизией, а то потом недосчитаюсь чего-нибудь, кого винить за недогляд? Хоть в госпиталях никогда чужого не брали, но все-таки береженого Бог бережет.