Ковалевская Елена - Письмо с которого все началось

Когда мы миновали его скорым шагом, он долго смотрел нам вслед. Я это точно знала, просто лопатками чувствовала.

– Что это за хорек? – спросила меня Герта, когда мы вышли с галереи и свернули в очередной коридор.

– Понятия не имею, – ответила я, придвинувшись к ней поближе.

– А чего он тогда на нас пялился? Чуть спину не продырявил.

Тут брат-прислужник, который вел нас с самых флигелей паломников, зашипел на нас:

– Вас же просили, чтобы вы вели себя как можно тише!

– Может быть нам еще невидимыми стать? – огрызнулась я в ответ.

Однако тот не остался в долгу и бросил:

– Было бы замечательно!

Дальнейший путь прошел в молчании. Повернув еще пару раз по коридорам, мы остановились перед дверью, брат отпер ее и мы, наконец-то, попали в келью, которую выделили нам на эту ночь. Она была небольшой, с трудом вмещала в себя четыре узких топчана, и, похоже, что один из них впихнули сюда сверх меры, дабы обеспечить нас спальными местами. Едва мы протиснулись между койками, как прислужник, остававшийся у дверей, сказал:

– Через четверть часа я приду за вами и проведу в купальню, так что будьте готовы и достаньте необходимое, потом провожу в рефекториум, где вас накормят. (Рефекториум – столовая в монастыре). После этого я прошу, даже требую, чтобы вы не покидали келью до завтрашнего утра.

– А… – начала было Герта.

– Вон там, в углу, – как-то мстительно заявил тот, намекая на ночную вазу исполинских размеров. Поди, у кого-то из своей верхушки временно конфисковали и нам подсунули, только бы не высовывались.

– Нам до завтра необходимо просушить поддоспешники, – поспешила я озвучить еще одно наше требование, на что брат вздохнул и чуть подумав, ответил:

– Хорошо, возьмете с собой в столовую, я распоряжусь, чтобы их развесили возле кухонных печей.

И пока мы не потребовали что-нибудь еще, закрыл дверь.

– Вот урод, – обозвала его старшая сестра, едва прислужник вышел. – Совсем спятили со своей высокопоставленной особой. Ходи на цыпочках, говори шепотом! Можно подумать, если я пройдусь в другом крыле здания, эта самая шишка забьется в истерике.

– Нет, конечно, – ответила я, принявшись раздеваться. – Похоже, им так хвостов накрутили, что они теперь чихнуть боятся, и сейчас выслуживаются, измываясь над нами.

Мы принялись в скором темпе избавляться от промокшей насквозь одежды. Я оказалась права: сырым оказалось даже исподнее. Хорошо, что сумки у нас из вощеной кожи, сменное белье осталось сухим.

Прислужник вернулся в точности как обещал. Он деликатно постучался в дверь и дождался, пока мы открыли. В руках у него были четыре темно-синих просторных рясы и по паре простых сандалий на деревянной подошве каждой. Ну надо же, какая забота! Но с другой стороны просто здорово, что мы можем сейчас не надевать свои вещи, а то те уже с грязи лопаются. Беспрестанные дожди и три недели пути сделали свое черное дело, ведь последний раз мы стирались аж в Горличах. Ну что ж, надо бы и сейчас постирушки устроить, а то, как нам в Sanctus Urbs в грязных рясах въезжать? Неприлично. Мы ж не свиньи.

Я поблагодарила брата за одежду, попросила пару минут обождать снаружи, а после всех переодеваний мы с приличными узлами белья предназначенного на стирку, вышли из кельи. Прислужник повел нас дальними коридорами, и узкими проходами, которые использовались обслугой. Н-да! Интересно кто ж их так припугнул? Неужели какой-нибудь кардинал или командор пожаловал?

Немного проплутав, нас привели в дальний корпус, предназначенный под купальни и постирочные. Помещение, похоже, было большим, возможно даже огромным, но его истинные размеры оказалось невозможно определить в густом пару, идущем от чанов с кипятком, возле которых трудились по пояс обнаженные братья. Тут было очень жарко, из-за чего мужчины стояли босиком в бре, подхваченными у коленей. Они склонялись над водой, терли в щелоке, полоскали в чистой воде бесчисленные груды всевозможных вещей и постельного белья. (Щелок – водная вытяжка древесной золы, вследствие содержания поташа действует при мытье и стирке белья, как и сода. Слабой концентрацией мылись, более сильной стирали одежду.)

Когда мы почти пересекли постирочные из конца в конец, кстати, на нас никто не обращал внимания, будто бы сестры тут каждый день табунами ходят, прислужник указал нам на небольшой закуток, отгороженный от остального помещения толстой дощатой стенкой высотой в полтора роста. Внутри стояли две огромные бочки до краев налитые горячей водой, от которой, несмотря на жар, царивший здесь, поднимался пар. Третья круглая и широкая была пустой. Прислужник прошел до стены, из которой выступал желоб и, указав нам на него рукой, пояснил:

– Если поднять заслонку, оттуда пойдет холодная вода.

– Я знаю, – ответила я, прерывая его дальнейшие пояснения.

Можно подумать мы из леса сбежали и никогда не видели communis aqua или, иначе говоря, общую воду, которую подавали на весь госпиталь из реки или нескольких колодцев с впряженными в колесные вороты волами, как в самых богатых городах, в королевских дворцах и, разумеется, в Святом городе.

– Ну что ж, хорошо, – кивнул брат, видимо довольный, что ему не надо объяснять, что и как. – Я вернусь за вами через полтора часа, как раз перед вечерней трапезой, надеюсь, времени хватит.

С этими словами он вышел, а сестры стали оглядываться по сторонам. Я закрыла за братом дверь, заложив в скобах торчащих из стены мощный брус, и повернулась к девочкам.

Гертруда уже успела скинуть с себя рясу и, оставшись в одних бре и камизе, наливала в пустую бочку парящую воду, Агнесс в точно таком же виде стояла возле желоба и, держа заслонку поднятой, наполняла ведро стоящее на полу холодной водой. Юозапа же стояла посредине помещения, все еще одетая.

– Ну что, как водичка? – поинтересовалась я у них.

– Прелесть, – ответила мне старшая сестра, зачерпывая очередное ведро и выплескивая в бочку. – Крутой кипяток, так что хватит не только помыться, но и перестирать всю нашу одежду на пять рядов.

– Юза, а ты чего? – вскинула я брови, видя, что та по-прежнему стоит на месте.

– Я среди толпы полуголых мужиков мыться не намерена! – нервно и категорично выдала мне она.

– Юз, они же там за стенкой, – я откинула куколь, развязала тесемки кале, сняла через голову выданную рясу, следом за ней камизу, оставшись по пояс голой. – Засов мощный, стены прочные, они сюда не сунутся.

– А там? – сестра указала рукой на щель между потолком и стеной.

– Да там же меньше фута, – удивилась я. – Там только кошка пролезет. Не майся дурью, сдались мы кому-то.

– А если подсматривать начнут?

– Юза-а, – протянула я, и чтобы спрятать невольную улыбку повернулась к ней спиной. – Сейчас как напарим, нишиша не видно будет. Да и было б на что смотреть – три жилистых тетки и одна худосочная девчонка. Еще раз повторяю: не майся дурью, а то мыться в бочке последняя будешь.