Ковалевская Елена - Письмо с которого все началось

Сестры дожидались меня внизу в холле жилого флигеля.

– Чего не заселяемся? – поинтересовалась я у них, подходя.

– Свободных келий нет, – пояснила мне страшно недовольная Юза. Еще бы! Я сейчас тоже буду очень недовольной!

– Для нас и нет? – вскинула я брови, разыскивая взглядом какого-нибудь брата-прислужника, чтобы устроить скандал и стрясти положенное.

– Да у них паломников полон госпиталь, – пояснила мне Гертруда, видя решимость, написанную крупными буквами на моем лице. Ну еще бы, уж она-то как никто другой знала мою хватку, ведь я с них живых не слезу, и вырву свое. – Все в Sanctus Urbs к третьему ноября на день равноапостольных братьев Августина и Иеронима спешат.

– Блин! – только и удалось произнести мне. – Они уже должны были все пройти!

– Но не успели, – фыркнула старшая сестра.

Тут я заметила спешащего куда-то прислужника и кинулась на перерез. Тот резко затормозил, сбиваясь со скорого шага, когда я остановилась перед ним. Брат попытался обогнуть меня, но я ухватила его за локоть, задерживая.

– Нам нужно одну келью на четыре кровати, – потребовала я.

– Нету, ничего нету, – заученно забубнил он, пытаясь освободиться, но я не отпускала.

– А вы уж постарайтесь найти, – жестко произнесла я, с силой сжимая пальцы.

Брат скривился от боли, ожесточенным рывком выдернул свою многострадальную руку, и принялся потирать локоть.

– Я же вам ясно сказал: у нас ничего нет, даже завалящего чулана. Все занято паломниками и вы меня хоть на части порвите, но я ничего с этим поделать не смогу.

– Тогда потесните их, – продолжала я давить на него.

– Куда уж больше то, – сморщился он. – Они и так почти на головах друг у друга сидят.

– Короче, я не знаю что, куда и как, но нам необходимо четыре кровати, нормальный ужин и горячие бочки с водой, – безапелляционно выдала я, продолжая загораживать ему дорогу. – В конце концов, мы кто: завшивевшие пилигримы или боевые церковники? – и пообещала напоследок: – Если немедленно не предоставите нам нормальные условия, я вам здесь такой шум подыму, мало не покажется!

– Я посмотрю, что можно будет сделать, – обреченно выдохнул брат и скорым шагом припустил в ближайший коридор.

Я же вернулась к сестрам.

– Ну? – вопросительно произнесла Гертруда. – Удачно?

– Шут его знает, – пожала я плечами. – Если через четверть часа ничего не будет, то придется поскандалить.

– Вот, я как задом чувствовала, что не надо сюда ехать, – едко прокомментировала Юозапа мои бесплотные старания. – Лучше б мимо через Ноциль проехали. Так нет же, понесло тебя сюда, приспичило…

– Юза-а! Ты-то хоть не зуди! – вздернулась я. – И так до бре все мокрые, настроение хуже некуда и ты туда же!

Сестра недовольно засопела, но комментировать мои последние слова не стала. И на том спасибо!

Мы простояли так минут десять, когда к нам подлетел все тот же брат-прислужник.

– В цитадели вам решили выделить небольшую комнату, – начал он, прежде чем мы успели открыть рты. – Так что пойдемте за мной. Единственная просьба: во внутренней крепости остановилась очень высокопоставленная особа весьма недовольная задержкой из-за непогоды, так что ведите себя тихо, и лучше вообще постарайтесь не попадаться ей на глаза.

Мы выразительно посмотрели на него, давая понять, что не дурнее ишака, и добровольно нарываться на обличенного властью церковника сами не хотели бы. Брат, прочитав все по нашим взглядам ни слова не говоря, развернулся и, махнув нам рукой, чтобы мы следовали за ним, направился к выходу из флигеля.

Непогода на улице и не думала утихать: с неба все так же лило, поднялся ветер, вдобавок похолодало настолько, что руки без перчаток замерзали в считанные минуты.

Пока было возможно, прислужник вел нас, под деревянными навесами и крытыми галереями внешнего двора госпиталя, но потом все же пришлось вновь вынырнуть под ливень. Тут брат припустил едва ли не бегом, стремясь как можно скорее преодолеть свободное пространство перед воротами, разделяющими внешний двор и оборонительную площадку между его стенами и стенами внутреннего замка. Стремительно шагая вслед за ним, мы пересекли ворота, потом зажатую с двух сторон двумя высоченными стенами мощеную площадь цвингера, в которой во время порывов ветра свистело как в трубе, и попали во внутренний двор цитадели. (Цвингер (Zwinger) – площадка перед воротами между оборонительной стеной и замком, дополнительно укреплённая двумя перпендикулярными стенами с бойницами или ход между (наружной и внутренней) окружными стенами средневековой крепости.) Рысцой, преодолев участок открытого неба возле здания арсенала, мы наконец-то оказались под крышей, заскочив в распахнутые двери главной башни замка. У входа нас ждал другой брат-прислужник – невысокий субтильный мужчина в темно-синей рясе и куколе того же цвета откинутом на плечи. (Куколь – монашеский головной убор в виде капюшона) Передав нас с рук на руки, прежний провожатый поспешил обратно, а новый с натугой затворил массивную створку вслед за ним. Повернувшись, брат окинул нас внимательным взглядом, слегка задержавшись на натекающей с нас луже, и приложил палец к губам.

– Говорите как можно тише, – прошептал он. И я поняла почему: каждый звук в просторном зале башни разносился гулким эхом, отчего даже такой тихий шепот было слышно как нормальную речь. – Чем меньше людей будет знать, что вы здесь находитесь, тем лучше…

– Нас предупредили, – перебила я его, стараясь, чтобы мой голос едва можно было слышать. Мне не горело стоять и выслушивать рассуждения о правилах поведения, когда хотелось как можно скорее оказаться в тепле и переодеться в сухое.

Брат поморщился, но смолчал и, развернувшись, направился к лестнице ведущей на второй этаж. Идя за ним, мы преодолели больше тридцати ступеней и оказались в длинном коридоре жилого флигеля пристроенного к главной башне. Едва миновали пару дверей выходящих в коридор, как наш провожатый обернулся и свистяще прошептал:

– Я же просил тише, а вы сапожищами как по плацу бухаете!

Действительно наши шаги отражались гулким эхом от стен. Гертруда пожала плечами, как бы говоря: 'Что мы можем поделать?'. Тогда брат выразительно махнул рукой и вновь заспешил по коридору, а мы постарались идти, ступая как можно тише.

Коридор поворачивал и мы, завернув за угол, оказались в широкой зале, из которой с противоположной стороны вели три выхода, а по правую руку начиналась большая сводчатая галерея, арочные окна в которой были разделены посередине резными столбиками. Брат проворно двинулся по направлению к ней, мы потопали следом. Вдруг шедшая рядом со мной Гертруда, пихнула меня локтем в бок, и когда я вскинула на нее свой взор, указала подбородком в сторону. Там на одной из резных лавок, стоявших впереди вдоль стен, сидел брат в одеянии священнослужителя среднего сана. Когда мы подошли чуть ближе, я рассмотрела его внимательней: мужчине было далеко за тридцать, темноволосый, но уже начавший лысеть, высокий, сухопарый, с резкими, однако незапоминающимися чертами лица. Спину он держал прямо, но подбородок был чуть опущен, из чего я сделала вывод, что он является не последним человеком в церковной лестнице, но явно и не первым, скорее всего викарий, а может быть чей-то помощник или распорядитель.