Валентин Сорокин - Макаки

Потрясающе: я читаю "Вечерний благовест, или реквием по Берёзовке" и нахожу у писателя-волгаря наши сугобо, кажется, уральские разбитные частушки, что подтверждает — Урал заселялся всеми народами, всеми племенами России, всеми краями России поднимался и креп.

Ах, дед бабку

Завернул в тряпку,

Поливал её водой,

Чтобы стала молодой.

Надо же? Дошли, на танках победно догремели до Берлина, а родное село провокаторам на разорение сдали? Поэт Николай Некрасов точно подсказал: на место сетей крепостных люди придумали много иных... Но... где ты был? Где мы были?

Анатолий Жуков — секретарь Московской писательской организации, ведёт отдел прозы, главный отдел знаменитого журнала "Новый мир". Анатолий Жуков — директор самого авторитетного издательства Союза Писатели СССР, издательства "Советский писатель", более 500 названий выпускавшего за год, книг писателей Великой Державы, страны, как тогда любили говорить, — от Кушки до Певека!..

О!.. Где же мы были, когда ее, краснознамённую, сшибали с ног у Дома Советов ельцинские боевики, где, ну, где же мы были?.. Вот и Анатолий Жуков постарел. Я постарел. Сидим у него за столом. Писателю талантливейшему — 75 лет. И — никого рядом, ни парторга, ни прораба, ни Ельцина, ни Гайдара, ни банкира, ни олигарха. Эх, 75 лет, и такому красивому, такому вдохновенному, такому сверкающему знатоку и природы русской, и слова русского, и народа русского, разбазаренного по всем государствам планеты, такому страдальцу, ну, где мы, где?!..

Тот ураган прошел. Нас мало уцелело.

На перекличке дружбы многих нет.

Я вновь вернулся в край осиротелый,

В котором не был восемь лет.

Кого позвать мне? С кем мне поделиться

Той грустной радостью, что я остался жив?

Здесь даже мельница — бревенчатая птица

С крылом единственным — стоит, глаза смежив.

Я никому здесь не знаком,

А те, что помнили, давно забыли.

И там, где был когда-то отчий дом,

Теперь лежит зола да слой дорожной пыли.

Не об Анатолии Жукове ли сказал Сергей Есенин, не о нашем ли с Анатолием, с братьями Сафоновыми, с Николаем Рубцовым и Владиленом Машковцевым, Борисом Примеровым, поколении? А вдруг – каждое поколение в России, и после нас, как Сергей Есенин, встретится с чёрным разорением отчего края? Кто это делает и где, где мы с вами?

Анатолий Жуков, мальчишка колхозный, подросток — на уборке сена. Анатолий Жуков — солдат. Анатолий Жуков — молодой яркий журналист. Анатолий Жуков — студент Литературного института имени Алексея Максимовича Горького. Высокий. Стройный, благородный.

Рязанцы, Валентин и Эрнст, братья Сафоновы, прозаики, я, уралец, Николай Рубцов, вологжанин, Жуков, волгарь, встречаемся утром — в столовой, днем — в перерывах между лекциями, вечером — в общежитии, машем руками, говорим, спорим, слушаем друг друга. Не всё и не везде тогда было плохо.

За 20 копеек — сытный обед. За 2 копейки — газета. За 5 рублей — ресторан. За 11 рублей — туфли. За 9 рублей — рубашка. За 65 — костюм и за 53 копейки — модный галстук. Жить можно в Москве, а на моём или на хуторе Рубцова скучновато и голодновато. Жуков прав. И братья Сафоновы правы: ни село, ни город не должны вниз сталкивать родной народ, заботящийся о земле, о России.

Ну, посидим в комнате. Но винца выпьем. Ну Колю Рубцова все вместе послушаем или Валю Сафонова, тоже балующегося стихами. Но Коля Рубцов сощуривался и начинал, перебивая тихим голосом горластого и замечательного общего друга нашего, поэта Владилена Машковцева:

Грустные мысли наводит порывистый ветер.

Грустно стоять одному у размытой дороги.

Кто-то в телеге по ельнику едет и едет.

Позднее время — спешат запоздалые дроги.

Плачет звезда, леденея, над крышей сарая...

Вспомни, о Родина, праздник на этой дороге, —

Шумной гурьбой под луной мы катались, играя,

Снег освещённый летел вороному под ноги!

Горько. Больно. Но такова дорога жизни. Нет давно Николая Рубцова и Владилена Машковцева нет. Нет Примерова и братьев Сафоновых, братьев и прозаиков известных, но брошенных на забытье теперешним жестоким и весьма испорченным временем.

Олигархизм резвится, но нет у него будущего. Нынешние властители, паханы и олигархи всех мастей уже показали, чего они стоят, народ в массе своей не принял их системы, хайльдемократии, он сопротивляется всеми силами, он, по доброте и доверчивости своей идёт на демонстрации, на голодовки, даже на вымирание, но не принимает воровской системы. И терпение его уже кончается. Скоро он сожмётся в боевой кулак, и паханы с олигархами узнают, что значит русский бунт, отчаянный и беспощадный. Пушкинская оценка свежа...

Да, Анатолию Николаевичу Жукову 75 лет. Позади — школа, коса, грабли, плуг, трактор. Позади — солдатская казарма и дисциплина, поездки по деревням и сёлам журналиста, учеба в Литинституте, работа в журналах, союзах писательских, издательствах, а главное — бессонный и красивый труд над словом, над собственными думами о себе, о народе родном и о России нашей страдальной.

Анатолий Жуков не мелькал и не мелькает на трибунах, на сценах и на экранах. Не тиражируют его имя газеты и радиостанции. Он не катался по заграницам. Он не занимался политсклоками. Не торговал совестью. Не предавал. Не звенел упрёками и обвинениями. Но жизнь его зато не отделилась от жизни тех людей, которых он воспел, пронося их судьбы под сердцем своим…

Он потерял двух сыновей. Один из них — лётчик. Он не разочарован в Родине. Он не проклинает время у крестов сыновей. Он печален, но верен. Он горек, но благороден. По ночам, когда высоко горят звёзды, он слышит голоса дорогих сыновей и видит погибшие русские хутора и сёла. Память его — русская слеза наша, а воля его — русский бессмертный дух наш. В горе — мы ещё беззаветнее перед Россией.

Я тоже потерял сына, статного, отважного, и я братски посвящаю Анатолию Жукову это грустное стихотворение. Грусть лечит нас.

Просьба

Анатолию Жукову

Сердце устало биться,

Слишком страданий много,

Лучше бы не родиться

С благословенья Бога.

Падает в бездну вечер,

Гнутся оградки, хилы,

Сын мой широкоплечий,

Я у твоей могилы.

Месяц звенит над трассой,

Храмово, колокольно,

Сын мой голубоглазый,

Как без тебя нам больно!

Век наш мгновенно прожит,

К радостям не вернуться,

Мать до сих пор не может

Солнышку улыбнуться.

Ночью — в слезах подушка,

Горе крестом предстало,

А ведь сто лет кукушка

Жить тебе нагадала.

Звёздные гаснут свечи,

Чьей-то полны виною, —

Сын мой широкоплечий,

Поговори со мною!..

Я жму руку Анатолию Жукову, писателю великолепному русскому, другу моему несравненному.

На кособокие избёнки русские, ослепшие от горя и нищеты, ваучеры надвигаются, ваучеры, взвеивая рыжий раскалённый песок тысячелетних барханов тяжелыми чешуистыми хвостами.