Ольга Перовская - Остров в степи

Наши сперва думали — он шутит. Смотрят — нет, тут, видно, не до шуток. Лицо у атамана перекосилось не то от смеха, не то от злобы. Он обернулся к своим помощникам, и скомандовал:

— Через полчаса, если не начнется приготовление обеда, расстрелять десять человек и отдать их кашеварам: пусть сварят хороший обед.

— Слушаемся, батько! — заорали пьяные бандиты.

Делать нечего. Пришлось нам зарезать породистую краснонемецкую корову и приготовить им обед. Они налопались, перепились еще больше и завалились спать. А наутро, как встали, начали хозяйничать.

Ну, хозяйничали они так же, как и те, первые, еще почище даже. Досталось всем. И зверям, и птице, и овцам, и крупному скоту. Про это я вам рассказывать не буду. Только вот что мы заметили: куда бы они ни пришли, везде они были, как у себя дома. Как будто они заранее знали, и где что находится, и как его взять. То ли уж они дошлые такие были, то ли среди нас, правда, завелись гады, которые им все рассказывали.

Явились они и к нам, в торпанник. Пришли — спрашивают:

— А ну, покажите, где у вас тут знаменитые зеброиды.

Мы было так же, как раньше:

— Нету их, увели. Видите, станки пустые.

Они, подлецы, смеются:

— А до сарая этого далеко, куда вы их спрятали? Ну-ка, проведите нас.

Семен Иваныч побелел, как стена, губы у него затряслись.

— Господа-граждане! — говорит. — Лошадки эти нужны для науки. Мы положили страшно много трудов, чтобы их вывести. А вам они не нужны. Вы лучше возьмите в зеленой конюшне лошадей. У нас там еще остались хорошие кони.

— В зеленой, говорите? А ну, покажите.

Повели мы их в зеленую конюшню. Они забрали там всех лучших лошадей, а своих, дохлых, бросили.

— Ну, а теперь все-таки проводите нас в сарай к вашим ученым зеброидам.

Семен Иваныч опустил голову и долго не мог выговорить ни одного слова. Потом выпрямился и тихо так, серьезно сказал:

— Я не могу. Это против моей совести. Лучше прикажите расстрелять меня здесь же.

Тут опять Трохимка вылез.

— Да я знаю, где они стоят. Пойдемте, я вам покажу. Там их штук тридцать стоит.

Я аж рот разинул. Что это, думаю, с ним случилось такое? То, бывало, зубами грызся за зеброидов своих, а то сам отдает. Видно, перепужался сильно хлопец. Нагляделся, как они безобразничают, и струсил. Атаман похлопал Трохимку по плечу и похвалил, как маленького:

— Вот молодец! Сразу видно, что умный хлопец. Я тебе, знаешь, что подарю? Штык австрийский. Вострый, как кинжал настоящий.

Трохимка и вправду сделался, как маленький, глупый ребенок. Услыхал про кинжал, обрадовался до смерти:

— Спасибо тебе, дядько! Вот пойдем сейчас. Тут близко. Я тебе все покажу.

Атаман обнял его и так, в обнимку, пошел с ним. Мы все поплелись сзади. Только Семен Иваныч не пошел: видно, правда, не мог смотреть, как будут забирать его воспитанников. По дороге атаман стал спрашивать Трохимку:

— Что, горячие они у вас, эти зеброиды? Говорят, совсем дикие?

— Ах, и страшные, дядько! Пять человек у нас убили. Они кусаются, прямо как собаки.

— Ага, это хорошо! Мы горячих лошадей любим. Для казака, брат, горячий конь дороже матери с отцом… А красивые они, да? Говорят — загляденье?

— Кто? Зеброиды? — Трохимка остановился и давай хохотать. — Да они ж… они ж маленькие, как мыши. Разве казак сядет на такую? Смеяться все будут.

Атаман нахмурился.

— Ну, это ты врешь. Смотри, брат, я не люблю, когда мне врут.

— Вру, да? Ну, вот сейчас увидите.

Пришли в сарай. Бандиты оглядели зеброидов и велели вывести одного наружу. Трохимка вывел им Мотылька. Атаман молодецки встряхнул своими плечиками, подошел и протянул руку — видно, потрепать хотел. Мотылек изогнулся да как лязгнет зубами! Чуть руку не отхватил ему. Атамана будто ветром отнесло шагов на десять. С него даже очки слетели. Когда их подняли ему, он усмехнулся, будто ничего не было, и скомандовал своим:

— Ну-ка, Савчук, возьми его в работу! Ты ведь мастак но этому делу. А вы подержите, пока он сядет.

Два здоровых бандита взяли Мотылька под уздцы, а третий сел на него верхом, прямо без седла. Должно быть, он уже выпивши был. Те двое еще держали коня, а он уже размахнулся и бац его по боку нагайкой! Что тут случилось, я даже и разглядеть не успел как следует. Видел только, что все три бандита и конь полетели в разные стороны. Потом этот Савчук — мастак-то — очутился под носом у Мотылька и завизжал, как поросенок.

Все бандиты кинулись на выручку. Мотылек напоследок рванул Савчука так, что он перевернулся, и ускакал в степь.

Бандиты подняли своего товарища. Он был растерзанный и весь в крови. Атаман велел дать ему скорей водки. После этого он обернулся к Трохимке:

— А ведь верно ты мне сказал, хлопец. Дрянь лошади. Виду никакого, и возни с ними было бы… Штык я тебе все-таки подарю.

— Спасибо тебе, дядько.

Когда они ушли, Трохимка отбежал немного, покликал, посвистал, и Мотылек сам явился. Трохимка обхватил обеими руками за шею и сказал:

— Вот кому спасибо-то. Молодец, Мотылек, так им и надо.

Прожили у нас эти бандиты еще два дня. Все пили в белом доме, все озоровали над нами. Мы думали уж это никогда не кончится. Хвать, на третий день, утром, примчался к ним какой-то гонец. Спрыгнул с лошади и прямо к атаману докладывать, видно.

Немного погодя, смотрим, они как посыплются все из дома! Кто лошадей седлать, кто телеги впрягать, кто к пушкам кинулся. Полчаса не прошло — готово уж, собрались. Атаман погрозил нам из своего тарантаса нагайкой и скомандовал трогаться.

Верховые шибко зарысили, не по дороге, а чтоб поскорей, прямо в степь. Телеги сперва тоже шибко поехали, а после намотали грязи на колеса и стали останавливаться, застревать. А пушки, те, как въехали на дорогу, так и увязли выше ступиц. Бились-бились с ними — никак с места не двигаются.

Оно, видите, какое дело: перед этим два дня шли без перерыва дожди. Грязь на дороге захрясла, как замазки. В поду, в степи, она и вовсе вся грузилась за ногами.

А пушки, ведь они чугунные, в них какая тяжесть! Разве их по такой грязи сдвинешь?

Атаман приказал всех хороших лошадей, которых они у нас забрали, отдать под пушки. Но когда запрягли этих, они тоже ничего не могли сделать. Рванут-рванут, а пушки ни с места. Бандиты уж и лупили их в четыре кнута каждую, и стреляли над ними — никакого толку.

Атаман ругался, топал ножонками у себя в тарантасе и кричал на своих:

— Да вы понимаете, дурачье, что нас сейчас могут накрыть здесь большевики? Понимаете, что вашей шкуре грозит опасность?

Наконец он плюнул и велел ехать без пушек. Еще бы немного, и они укатили бы. Тут из одной бандитской телеги вылез человек. Он хотя старался прятать от нас лицо, но мы все-таки узнали его: это был один панский любимчик. Когда-то, при пане, он нам много вреда наделал. Потом он скрылся от нас и года два пропадал. А теперь вот объявился в подходящей компании.