Эдгар Берроуз - ТАРЗАН. Том 5

Неожиданно дно ущелья начало резко снижаться. То здесь, то там появились древние базальты в виде крутых скалистых склонов и отчетливо виднелись следы давно пересохших водопадов. Путь становился все труднее, но дорога хорошо просматривалась. Складчатые каменные уступы указывали на глубокую древность этого пути, а кое-где местность носила на себе следы разумной деятельности человека.

Тарзан и черный Нума прошли половину или три четверти мили, когда у поворота ущелья Тарзан увидел перед собой узкую долину, глубоко прорезанную в естественных наслоениях гранитов и базальтов земной коры, с высокой горной цепью, ограждающей ее с юга. Как далеко простиралась долина на восток и запад, ему не было видно. Но, очевидно, она была невелика — не более, чем на три-четыре мили в поперечнике с севера на юг.

Эта долина была хорошо орошаема, судя по обилию растительности, покрывающей низменность от каменистых гранитных утесов на севере до более пологих гор на юге.

Через вершины утесов, откуда человек-обезьяна обозревал долину, была проложена тропа, ведущая вниз, в долину. Идя позади льва, Тарзан начал спускаться. По склону уступами росли огромные деревья. Тропа впереди него вела к центру долины. Птицы с резкими голосами и ярким оперением пронзительно кричали среди ветвей, а высоко, у самых верхушек деревьев, бесчисленные обезьяны болтали и ссорились между собой.

Лес был полон жизни, но все же у человека-обезьяны в душе зародилось какое-то чувство одиночества, чувство, которое он до того никогда не испытывал в своих любимых джунглях. Что-то неестественное таил в себе лес, который его окружал, странное что-то было и в самой долине, лежащей среди утесов, затерянной и забытой там, где, казалось, только безводные камни простираются на много миль вокруг.

Птицы были слегка не такими, каких он встречал в своих джунглях. Растительность тоже имела свои отличительные особенности, свой стиль. Было такое ощущение, будто Тарзан оказался заброшенным в другой мир. Он почувствовал странное беспокойство, которое легко могло быть расценено, как предчувствие опасности.

Фруктовые деревья росли вперемежку с обычными лиственными. Тарзан заметил, что мартышка, внешне очень смахивающая на мартышку-Ману, лакомилась сочными плодами.

Будучи очень голодным, Тарзан забрался на нижнюю ветвь этого дерева и, расположившись среди болтающих и резвящихся обезьян, также принялся поглощать душистые фрукты, ибо, судя по тому, как их с аппетитом уплетали обезьяны, эти фрукты были безвредны и для него.

Когда Тарзан частично утолил свой голод, так как только мясо могло насытить его полностью, он огляделся вокруг в поисках Нумы из ямы и обнаружил, что черный лев исчез.

Спустившись на землю, Тарзан снова напал на след девушки и тех, кто захватил ее в плен. След был четко виден на хорошо протоптанной тропе. Вскоре человек-обезьяна подошел к небольшому ручью и утолил свою жажду холодной, кристально чистой водой.

Осмотревшись, он убедился, что тропа продолжалась от берега ручья к центру долины, а ручей бежал в юго-западном направлении. Тут и там попадались перекрестные тропы. Некоторые присоединялись к основной дороге, и на них всюду были следы и стойко держался запах больших кошек: Нумы-льва и Шиты-пантеры.

За исключением нескольких мелких грызунов, других представителей фауны Тарзан не встретил. Казалось, не существовало никого больше на просторах плодородной долины. Ничто не указывало на присутствие Бары-оленя, Хорты-кабана, Торго-бизона, Буто, Тантора, Дуро; Хиста-змея, однако, водилась здесь: Тарзан увидел змей, кишащих под деревьями в таком количестве, какого никогда до этого не встречал. Один раз у водоема, заросшего тростником, Тарзан уловил запах, принадлежащий не кому иному, как Гимле-крокодилу, но крокодила Тарзану не захотелось попробовать.

Голод все ощутимее давал о себе знать. Тарзан обратил свое внимание на птиц, порхающих среди ветвей. Противники прошедшей ночью не разоружили его: то ли в темноте и спешке нападающие не осмотрели тело человека-обезьяны, а может, сочли его мертвым, но по какой бы то ни было причине у Тарзана сохранилось оружие — копье и длинный острый нож, лук и полный колчан стрел, а также прочная пеньковая веревка, так часто его выручавшая.

Положив стрелу на тетиву лука, Тарзан дождался возможности подстрелить одну из птиц покрупнее, и когда этот случай наконец представился, он пустил стрелу в цель.

Пока подбитая добыча падала на землю, ее сородичи и маленькие обезьяны подняли ужасный шум, визгом и криками выражая свой протест против убийства. Весь лес вдруг превратился в сплошной базар, оглашаемый хриплыми криками, визгом и пронзительными воплями.

Тарзан не удивился бы тому, если бы одна или две птицы, находившиеся в непосредственной близости от убитой, подали голос, улетая подальше от опасного места, но чтобы все население верхних ярусов джунглей было так странно взбудоражено, он не ожидал. Это вызвало у него негодование. Со злым лицом он повернулся к обезьянам и птицам, и в нем поднялось дикое желание высказать громко свое недовольство в ответ на то, что он считал их вызовом. И в этих джунглях впервые раздался страшный крик Тарзана, клич победы и вызова.

Эффект этот звук произвел мгновенный. Там, где воздух, казалось, дрожал от возмущенных голосов, теперь наступила полная тишина. Все твари как будто бы вмиг онемели. В течение минуты человек-обезьяна остался один со своей небольшой добычей.

Молчание, последовавшее сразу после предшествующего шума и суматохи, произвело на Тарзана зловещее впечатление. Это еще больше вызвало его ярость. Подняв птицу, упавшую на землю, он вытащил из ее тела стрелу и вложил ее обратно в колчан. Затем ножом быстро и искусно выпотрошил птицу и ощипал. Он ел со злобой, рыча, как будто ему угрожал находящийся поблизости враг. Возможно даже, его рычание частично вызывалось тем, что ему не хотелось птичьего мяса. Но это было лучше, чем ничего, а интуиция подсказывала Тарзану, что поблизости не было того мяса, к которому он привык и больше всего любил.

С каким удовольствием он съел бы сочный кусок филейной части Горго-буйвола. От одной этой мысли слюнки потекли у него и увеличили его негодование против жалкой птичьей тушки, в которой не было ничего вкусного.

Тарзан частично уже расправился с трапезой, когда неожиданно услышал движение в кустах неподалеку от себя. Ветер дул оттуда. Минутой позже он уловил запах Нумы с противоположной стороны, а затем и с обеих сторон. Вскоре он услышал топот ног и треск ломаемых крупным телом ветвей кустарника. Человек-обезьяна улыбнулся. Каким, глупым существом они его считали, чтобы застать врасплох такими неуклюжими попытками подкрасться.