Эдгар Берроуз - ТАРЗАН. Том 5

Звуки и запахи указывали на то, что львы приближались к нему со всех сторон. Он оказался в центре упорно сжимающегося круга. Очевидно, звери были так уверены в своей добыче, что не делали никакого усилия подкрасться — ясно он слышал, как трещат сухие веточки под их лапами и шуршит листва от соприкосновения их тел с растительностью, через которую они пробирались.

Тарзан задумался над тем, что могло сюда привести такую уйму львов. Казалось, безрассудно предполагать, что крики птиц и обезьян могли собрать их, и если все же они явились на звуки переполоха, то это было действительно весьма удивительное явление. Логика подсказывала Тарзану, что смерть одной пернатой твари в этом лесу, кишевшем птицам, едва ли была достаточным основанием, чтобы оправдать последовавшее за этим нашествие крупных хищников.

Все же факт появления львов был налицо. Весь прошлый опыт оказался бесполезным разъяснить, в чем тут дело, Тарзан был в недоумении.

Он стоял на середине тропы в ожидании приближающихся зверей, раздумывая над тем, какой способ они применят при нападении, если только в самом деле нападут. Вдруг огромный лев с густой черной гривой показался на тропе. При виде Тарзана лев остановился. Зверь был похож на тех, которые напали на него утром, только немного меньше ростом и с более темной шкурой, чем львы его родных джунглей, но не такой большой и не такой черный, как Нума из ямы.

Вскоре Тарзан заметил силуэты других львов в окружающих тропу кустах и за стволами деревьев. Они остановились, увидев человека-обезьяну.

Львы стояли, молча рассматривая его. Тарзан подумал, долго ли продлится это созерцание, но хищники пока не нападали, и в ожидании драки он возобновил свою трапезу, хотя и с некоторым чувством напряженности.

Один за другим львы улеглись в настороженных позах, их морды были повернуты к нему, а глаза все время следили за каждым движением человека-обезьяны. Звери не издавали ни рева, ни рычания, круг молчащих хищников сомкнулся вокруг него. Поведение львов было совершенно не похоже на то, что Тарзан когда-либо наблюдал в джунглях, и это непонятное явление ужасно разозлило его. Поэтому, покончив с едой и обглодав последнюю косточку, Тарзан начал бросать оскорбительные замечания сначала тому льву, что был поближе, а затем и другим. Так обыкновенно поступают большие обезьяны, когда бывают разгневаны: они и научили Тарзана такому обращению с врагами еще во времена его детства.

Данго-гиенами, пожирателями падали называл Тарзан львов, сравнивал с наиболее ненавистной им тварью — Хистой-змеей, самым отвратительным и омерзительным созданием джунглей.

Наконец запустил в них горстью земли и кусочками сломанных веточек. Вот тут-то львы зарычали, оскалив свои клыки, но никто из них не двинулся к обидчику.

— Трусы,— язвительно крикнул им Тарзан.— Нума с сердцем Бары-оленя!

Он сказал львам, кто он такой, и по обыкновению народов джунглей похвастался, какие ужасные вещи он с ними проделает, но львы продолжали лежать и мрачно наблюдать за ним.

Должно быть, прошло полчаса после их прихода. Тарзан услышал на расстоянии, как по тропе идут чьи-то ноги. Шаги приближались. Это были шаги существа, передвигающегося на двух ногах, и хотя Тарзан не мог уловить никакого запаха с той стороны, он знал, что сюда спешит человек.

Недолго ему пришлось ждать, прежде чем его предположение подтвердилось. На тропе появился человек. Он остановился там, где разлегся первый лев, тот, который раньше всех появился перед Тарзаном.

При виде вновь прибывшего человек-обезьяна понял, что сюда пришел один из тех, кто оставил незнакомый запах своего следа, того следа, что был обнаружен Тарзаном прошлой ночью. Он увидел также, что не только по запаху человек отличался от других людей,' известных Тарзану.

Человек был крепкого сложения, с цветом кожи, похожим на пергамент, пожелтевший от времени. Волосы его были черны как уголь, длиной в три-четыре дюйма и росли торчком под прямым углом к черепу. Глазки пришельца были близко посажены к носу, а их радужная оболочка — маслянисто-черная и очень маленькая, поэтому белизна глазного яблока, окружавшего раек, казалась особенно яркой. Лицо мужчины было гладким и безволосым, за исключением нескольких отдельных редких волосков на подбородке и верхней губе, нос орлиный и тонкий, волосы росли низко надо лбом, как бы наводя на мысль о том, что обладатель странной внешности должен быть груб и неприятен. Верхняя губа незнакомца была короткой и тонкой, тогда как нижняя, довольно толстая и мокрая, безобразно отвисала, капая слюной на подбородок, небольшой, слабо выраженный, скошенный. Все вместе взятое содержало в себе намек на то, что предки этого человека обладали яркой и выразительной наружностью, а вот их потомок являл собой образчик духовного и физического вырождения. Руки у человека были длинные, хотя и не столь непропорциональные, как лицо, а ноги короткие и кривые.

Одет человек был в плотно облегающие кривые ножонки штаны и свободную безрукавку-тунику, ниспадавшую ниже бедер; плоские большие ступни были обуты в сандалии с мягкими подошвами, укрепленными ремнями, обмотанными вокруг голеней почти до колен. Эти сандалии очень напоминали военные обмотки. Мужчина нес в руке тяжелое копье, а сбоку на поясе висело оружие, вначале поразившее человека-обезьяну настолько, что он едва ли мог поверить в реальность того, что увидел. Это была тяжелая сабля в грубых ножнах. Туника человека была пошита из ткани, видимо, сработанной на станке. Обтягивающие тощие ноги штаны были сделаны из шкурок мелких грызунов.

Тарзан заметил полное безразличие, с которым человек подошел ко львам, и такое же равнодушие львов к подошедшему. Мужчина странной наружности остановился на мгновение, как бы оценивая человека-обезьяну, а затем обошел льва, мимоходом коснувшись рыжевато-коричневой шкуры одного из зверей, и зашаркал плоскими ступнями по тропинке, направляясь к Тарзану.

На расстоянии около двадцати футов от Тарзана человек остановился и обратился к нему на странном наречии, ни один слог этого языка не был знаком человеку-обезьяне. Жесты пришельца, по-видимому, во многом относились ко львам, окружавшим тропу. Один раз он коснулся копья указательным пальцем левой руки и дважды ударил по сабле, висящей на поясе.

Пока человек говорил, Тарзан внимательно изучал говорящего, в результате наблюдения он утвердился в мысли, пришедшей ему в голову поначалу, как только он увидел пришельца. Чем дольше тот разглагольствовал, тем сильнее крепла странная уверенность, что человек, пытающийся заговорить с ним, наверняка не совсем в порядке, а страдает тем, что в медицине называется умеренным идиотизмом.