Павел Мариковский - По Семиречью

И она, чувствуя внимание, демонстративно поджимает как можно выше одну лапу, ковыляя на трех ногах, потом другую.

Но выскакивает из кустиков кеклик, и представления Зорьки закончены. Она мчится во всю прыть за птицей и гонит ее вверх в гору по скалам.

Наступил вечер. Место для ночлега было не совсем удачным. Кругом валялись камни. Расчищая для постели площадку, под одним из камней я нашел скорпиона. Он мирно спал, положив свой длинный хвост на бок, и очнулся только через несколько секунд после того, как оказался на свету. И помчался во всю прыть, грозно размахивая своим ядоносным оружием — кончиком хвоста.

Ради того, чтобы избежать неприятного знакомства с этими мрачными паукообразными, и приходилось растягивать над постелью полог, хотя здесь совершенно не было ни мошек, ни комаров.

Река в этом месте не сильно шумела, и сквозь сон я услышал звон камней. Зорька поднялась и, уставившись в темноту, заворчала. «Наверное, горные козлы», — подумал я.

Вечером я заметил здесь несколько старых кучек их помета. Может быть, звери тоже пользуются этим местом для безопасной переправы на другой берег и тоже заночевали на склонах крутого обрыва.

Рано утром два скорпиона оказались под рюкзаком, один очутился в котелке. Я просмотрел все вещи, но нигде больше не нашел ночных гуляк. Когда же стал сворачивать кусок брезента, на котором расстилал постель, из-под него выскочили несколько скорпионов и помчались в панике искать убежища.

Не особенно приятное удовольствие спать на скорпионах! К счастью, я не подозревал этого.

Вблизи ночлега, рядом с большой темно-коричневой скалой, у ее основания, валялось много камней. На скале тоже лежали камни, готовые скатиться вниз. Время, жара и холод, дожди и снега основательно разрушили большую скалу.

С вершины скалы хорошо виден каньон и узкий его поворот, отграниченный красными выступами, похожими на оскаленный зубастый рот. Утром в выжидании тепла тут удобно посидеть и привести в порядок записи.

На темном фоне скалы я заметил какие-то светлые кругляшки. Они оказались изящными глиняными домиками ос-эвмен и по форме напоминали кувшинчики с коротким, но хорошо очерченным горлышком. Во многих кувшинчиках зияли дырочки: молодые осы покинули свои колыбельки, заботливо приготовленные матерями. В некоторых же домиках еще жили личинки, а горлышко кувшинчиков было запечатано. «Хорошо было бы привезти домой хотя бы один домик, чтобы сохранить его целым, вместе с кусочками скалы, к которому он прикреплен», — подумал я и, вооружившись крепким камнем, принялся за работу.

Но меня ждало огорчение. Нигде, ни один домик не мог я отколоть вместе с породой, на которой они были прилеплены. Все они до единого были укреплены в самых надежных местах. Даже очень большие камни, отделившиеся небольшой трещинкой от скалы, не удостоились внимания заботливых матерей.

Скрупулезная предосторожность, пожалуй, имела глубокий смысл. Что бы стало с хрупкими глиняными домиками, если бы камень, к которому они были прикреплены, отвалился? Или произошло землетрясение! Оно бывает очень редко, но можно не сомневаться, что в долгой жизни вида случалось не раз. Как же они, такие маленькие, могли определять надежность фундамента для своей постройки, какое чувство помогало им в этой сложной работе? Опять все тот же таинственный инстинкт — эта память далеких предков, переданная по наследству многочисленным поколениям?

Солнечные лучи осветили каньон, обогрели камни. Стало тепло. Пора было думать о переправе. Здесь глубина реки достигала нескольких метров, а ширина не менее полутораста метров. Я храбрился: ведь с собой резиновая подушка, которую можно привязать тесемками к животу. С таким поплавком легко плыть.

Первый заплыв оказался не особенно удачным. Вещи, завернутые в брезент, едва не выскользнули из руки, которую я держал над собой, и, коснувшись воды, порядком промокли. Но к другому берегу я пристал хорошо, хотя быстрое течение сильно снесло в сторону и едва не прибило к коряге, за которой начинались буруны и перекаты. Во второй заплыв вещи были привязаны уже на голове, а обе руки свободны.

Зорька не желала оставаться на берегу и сопровождала меня в переправах, поминутно оглядываясь и возвращаясь ко мне: в воде она вела себя так же свободно, как и на земле.

Переселение на левый берег не обошлось без последствий. Одежда, одеяло промокли, подмокла мука и прессованные брикеты каши. Соль в мешочке превратилась в густое месиво. Изрядно впитал в себя воду сахар. Все это пришлось разложить на солнце для просушки. А оно старалось и пекло по-летнему, быстро отогревая продрогшее тело.

Забока, на которую я попал с противоположного берега, оказалась превосходным уголком пустыни. На ней рос великолепный саксаул, и ни одна ветвь этого дерева, несмотря на свою необычную хрупкость, не была поломана. Следов человека здесь, как и внизу, не было никаких, а землянка, от которой сохранились лишь выложенные камнем стены, покинута, наверное, не менее 50 лет назад, так как на ее полу вырос уже толстый саксаул. Поближе к реке высилась стена колючего барбариса, и на нем красовались ярко-красные ягоды. У самой же реки, как всегда, росли крупные и развесистые туранги, ясени и клены.

Маленькая территория забоки была в полном расцвете. Между кустиками сине-фиолетовыми пирамидками высились чудесные цветки заразихи. Это красивое и оригинальное растение получило столь нелестное название за то, что действительно является настоящим паразитом, так как его корни получают питательные вещества от корней других растений; саксаул был разукрашен множеством галлов — болезненных разращений, вызываемых насекомыми. Самые разнообразные, в виде шариков, мохнатых, пушистых комочков, еловых шишечек, они подчас усеивали растение, придавая ему необычный вид. И все это разноликое творение природы вызывалось крошечными розовыми личинками комариков-галлиц. Галлы в известной мере можно было отождествить с болезненными опухолями. Каждая личинка жила в центре галла, в особой каморке и питалась или соскребывая нежную и сочную ткань галла, или всасывая жидкость, выделяемую стенками.

Богатство галлов, их разнообразие так заняло мое внимание, что заставило забыть все окружающее.

Неугомонная Зорька тотчас же отправилась обследовать этот маленький островок благоденствия: ведь здесь была настоящая светлая земля, по которой так приятно ступать лапами, а не жесткий щебень да острые скалы. Опять всюду надо понюхать, под каждый кустик, в каждую норку засунуть свой нос. Если повстречалась ящерица, то непременно броситься за ней, а потом, фыркая и ожесточенно работая лапами, пытаться выкопать ее из убежища. Больше всего хлопот, если на пути свежие следы зайца. Сколько энергии, торопливости и неутомимых поисков! Ну а если заяц выскочил из укрытия — тогда жалобный лай, нет, не лай, а скорее плач и стремительный бег.