Жозеф Рони-старший - Обезьяны

— Она, должно быть, голодна, и пить ей тоже, вероятно, хочется, — заметил кто-то. — Попытаться соблазнить ее едой?

В одну минуту на крыше высочайшего дома, ближе всего подходившего к ферме, собралась целая выставка апельсинов, орехов, пирогов, молока в чашках. Несколько мужчин и мальчиков звали и старались соблазнить лакомствами Минту, но она сидела неподвижно, с серьезным лицом, только глаза ее с испугом были устремлены на далеко катившиеся внизу волны Ист-Ривера. Обезьяне, казалось, не было дела до всего, что происходило внизу.

Весь Ист-Энд проснулся. Толпа на набережной и на обоих тротуарах вдоль моста становилась все темнее и все гуще. Трамваи не переставая катились по мосту, и из всех окон высовывались люди. Волнение достигало крайних пределов. Впереди всей темной людской массы виднелись обращенные кверху мертвенно бледные лица Мэрсума и его жены.

Вдруг на соседней крыше появился человек с ружьем в руке и стал наблюдать за обезьяной. Если она хотя на минуту положит ребенка, он намеревался послать ей пулю в сердце.

Толпа в ожидании развязки молчала. Но Минта, прижав к себе ребенка, продолжала сидеть так же неподвижно и безучастно, как прежде. Она не обращала никакого внимания на человека с ружьем.

Но вот над ее головой поплыла в воздухе и засверкала влево от нее своей белоснежной грудью и серыми крыльями чайка.

Минта бросилась за чайкой, положив ребенка на бочок рядом с собой…

Минта начала издавать какие-то звуки, но птица не обращала на них внимания. Это, очевидно, рассердило обезьяну. Она осторожно положила ребенка на бочок рядом с собой и сразу прыгнула вдогонку дерзновенной птице. Чайка взмыла одним взмахом крыльев. Минта на минуту поднялась на задние лапы, и цепь у ее шеи засверкала на солнце.

Раздался резкий, короткий треск. Из поднятого ружья в руках у человека на крыше змеился дымок. Пучок шерсти с плеча Минты полетел по воздуху. Затем послышался раздирающий душу крик. Минта бросилась к ребенку, судорожно прижала к груди и начала няньчить и качать несчастный комочек на головокружительной высоте.

Глаза ее горели, когда она устремила их на человека с ружьем. Однажды, в ранней юности ей пришлось видеть эту сверкающую трубу, когда люди шли по лесу, посылая вперед пламя и гром, и много обезьян тогда упали и уже больше не встали. Минта еще крепче прижала к себе свое сокровище.

По фигурному карнизу фермы медленно поползла темная струйка.

Внезапно толпа загудела и заволновалась: какой-то кудрявый человек с золотым кольцом в ухе употреблял отчаянные усилия, чтобы пробиться вперед.

Он громко кричал что-то по-итальянски и жестикулировал. Скоро все узнали, что это — Прелли, владелец обезьяны, только что вернувшийся от соотечественника, у которого провел остаток ночи. Людские волны расступились перед ним. Прелли, дико блуждая глазами, выбежал на очищенное полицией у подножия фермы открытое местечко, где находились родители ребенка.

— Это ваша обезьяна? — закричала мать, бросаясь к неаполитанцу. — Она украла моего сына!

— Нет, Сара, — поправил ее муж, сдерживая ее. — Обезьяна спасла нашего сына. Не забудь пожара…

— Минта! Минта! — громко вопил Прелли.

Мысль, что он лишится своей милой подруги и сотрудницы, приводила его в такое же отчаяние, как исчезновение ребенка чету Мэрсум. Слезы градом катились по его лицу, поднятому кверху, туда, где виднелись качающийся хвост и черные руки Минты.

— Минта! Минта! — кричал он, маня ее вниз.

Может быть, голос его потерялся в шуме города, — только Минта не пошевельнулась.

Прелли махал руками и звал ее всевозможными ласковыми именами, придавая голосу самые нежные оттенки, но обезьяна казалась глухой ко всем обращениям.

Вдруг лицо Прелли озарилось догадкой. Крикнув что-то, чего никто не понял, он бросился обратно сквозь толпу.

Времени между тем прошло немало. Больше восьми часов ребенок лежал на руках своей мохнатой няньки. Солнце по-прежнему палило с неба, как раскаленный шар. Пять тысяч народа беспомощно стояли внизу.

Снова раздались возгласы. Показался Сандро Прелли, катя перед собой свою шарманку. Толпа расступилась перед ним, когда он шел по длинному уклону моста. Он подкатил тяжелый, громоздкий инструмент к подножию гранитной фермы и затем с драматическими жестами обратился к изумленным городским чиновникам. Ни один из них не понимал ни слова из того, что говорил Прелли. Вперед выскочил мальчишка-оборванец и взял на себя роль переводчика.

— Он просит остановить шум и вагоны, а то обезьяна не услышит музыку.

Чиновники засмеялись при таком предложении.

Но вся многотысячная толпа потребовала:

— Остановите движение! Задержите вагоны.

В первый раз представители власти, привыкшие повелевать толпой, увидели себя вынужденными покориться ей.

— Остановите движение! — вопила толпа.

Через несколько времени это удалось сделать.

Полисмены задержали в соседних улицах автомобили и всякое движение.

Толпа сама замерла. Среди общего молчания вдруг громко и ясно заиграла шарманка Прелли, по воздуху понеслись волны звуков. Они поднимались и ударялись о людские сердца и, как стая птиц, порхали около кирпичных стен домов.

Толпа узнала известную арию из оперы «Риголетто» и невольно закачалась в такт музыке.

Громкие, несколько деревянные звуки неслись победоносно кверху. Один только Прелли знал, как эта мелодия действовала на сердце Минты. Каждый раз, где бы ни была обезьяна, она, услыхав эту музыку, стремительно бросалась к хозяину и повисала у него на шее.

Минта услышала музыку и мгновенно повиновалась призыву.

С улицы поднялся радостный крик, заглушая на минуту шарманку. Минта спускалась с карниза по узкой воздушной тропинке стального каната. Она попрежнему прижимала к себе полуголого ребенка. Ее цепочка позванивала, качаясь.

Все громче и громче звучала шарманка Прелли. Минта спускалась все ниже и ниже, осторожно, осмотрительно приостанавливаясь, будто медля вернуться к этим двуногим существам, поступавшим так безумно. Увидав же хозяина, Минта покинула главный канат и прямо начала скользить вниз по одному из вертикальных канатов, на которых висела настилка моста, все время придерживая ребенка одной рукой.

— Минта! — крикнул Прелли.

— Дитя мое! Сын мой! — кричала Сара и побежала, чтобы вырвать ребенка из рук обезьяны. Здоровый крик его звучал в ее ушах лучше всякой музыки.

Минта стояла ошеломленная и, мигая, оглядывалась, пока Прелли еще раз не назвал ее по имени.