Дэвид Аттенборо - Путешествия натуралиста. Приключения с дикими животными

«Конечно, — подтвердила она. — И мое психологическое состояние сейчас очень нервное».

Негр недоуменно заморгал. Герти переключилась на хозяина лавки.

«Ну и что вы мне дадите?» — жеманно улыбаясь, спросила она.

«Дать вам я ничего не дам, но за два доллара могу продать лампу. Она точно всех вампиров разгонит».

«Может быть, — с деланым высокомерием ответила Герти. — Но должна вам сказать, что мои финансовые дела сейчас — швах. — Она рассмеялась. — Поэтому дайте свечку за два цента».

Поздним вечером мое психологическое состояние, как и у Герти, тоже стало очень нервным, и на то была причина. Мы разместились в обветшавшей гостинице неподалеку от лавки. Джек и Чарльз тут же уснули, спрятавшись за москитными сетками. Я свою, к сожалению, куда-то засунул и не мог найти, последние четыре дня обходился без нее, а теперь, памятуя об опасениях Герти, повесил на край гамака зажженную керосиновую лампу. Минут через десять после того, как улегся и попытался уснуть, в открытое окно бесшумно проскользнула летучая мышь. Она пролетела над гамаком, покружила по комнате, подлетела к двери, вернулась к гамаку и через миг исчезла в окне. Каждые две минуты она возвращалась и с пугающей настойчивостью проделывала тот же путь.

Убедиться, что это действительно вампир, на расстоянии было трудно, но в таких обстоятельствах зоологические тонкости не столь важны.

Летучая мышь-вампир

Достаточно того, что у нее не выдавался вперед листообразный нос, какой отличает мирных летучих мышей, и, хотя я не мог видеть двух острых как лезвия треугольных передних зубов, которыми вампир выбривает кусочек кожи у своей жертвы, был уверен, что они есть. Живое воображение рисовало пугающую картину: прокусив кожу, летучая мышь присасывается к ране и жадно пьет кровь. Они исхитряются делать это так незаметно, что человек не просыпается и узнает о визите вампира только по пятнам крови на одеяле, но недели через три может тяжело заболеть паралитическим бешенством.

Принять всерьез заверения лавочника, мол, вампиры боятся света, мне с самого начала было трудно. Сейчас мои опасения подтвердились: в свой очередной визит летучая мышь неожиданно уселась в дальнем углу комнаты и, отведя крылья назад так, что стала похожа на четвероногого паука, характерным для вампиров способом засеменила по полу. Мое терпение лопнуло. Свесившись из гамака, я схватил ботинок и швырнул его в кровопийцу. Вампир заметался и тут же исчез.

Минут через двадцать я осознал, что должен быть ему глубоко признателен. Он не дал мне уснуть, и я наконец смог сделать то, о чем неотступно мечтал последние несколько дней, — записать один из самых жутких и загадочных звуков южноамериканского леса.

Впервые я услышал этот звук во время нашего путешествия по Кукуи. Мы остановились в лесу, неподалеку от реки, и повесили гамаки между деревьями. Наступила ночь, через просветы в густой листве было видно, как мерцают звезды. Вокруг, словно призраки, чернели очертания кустов и лиан. Мы собрались было уснуть, как вдруг по лесу, сотрясая сонный воздух, то нарастая до душераздирающего воя, то стихая до стона, похожего на шум ветра в проводах, прокатился пронзительный, рыдающий вопль. Издавал его не кто иной, как безобидная обезьяна-ревун.

С тех пор меня преследовала навязчивая мысль этот ужасающий звук записать. Каждую ночь, какую мы проводили в лесу, я старательно подсоединял микрофон к параболическому рефлектору, вставлял в магнитофон новую пленку, но тщетно — вокруг стоял обычный лесной шум. Однажды мы вернулись на стоянку слишком поздно и слишком усталые, чтобы настраивать аппаратуру, но, по закону подлости, именно этой ночью нас разбудил оглушительный обезьяний гвалт. Я выскочил из гамака и стал лихорадочно подключать звукозаписывающее устройство, но к тому времени, как мы были готовы, вокруг все стихло. В другой раз, во время того же путешествия, я решил, что нам наконец повезло: обезьяны окружали нас со всех сторон, вопили изо всех сил, микрофон был наготове. Несколько минут я записывал самые экзотические и душераздирающие вопли, какие когда-либо довелось слышать. Но вот коротким финальным тявканьем концерт закончился, я перемотал пленку и стал трясти спавшего в гамаке Чарльза: «Просыпайся, послушай». Мы включили магнитофон, но не услышали ни единого звука: оказалось, что по пути незаметно повредилась одна из головок.

Теперь наконец, благодаря визиту вампира, я услышал самое начало обезьяньей оратории. Исполнители находились примерно в километре от нашей гостиницы, но орали они оглушительно. Я вынес аппаратуру, подключил микрофон и направил параболический рефлектор точно в сторону, из которой доносился звук. Наученный прежним опытом, показывать Чарльзу запись по окончании концерта я не стал. Наутро не без волнения мы включили магнитофон — и услышали превосходные, невыносимо громкие вопли.

Тем утром к нам из разведочного лагеря, находившегося километрах в двадцати от Аракаки, приехал управляющий угольной компанией. Ему передали по радиосвязи наше сообщение, и все же он немного удивился, когда увидел нас здесь. Вскоре выяснилось, что уехать с ним в тот же день невозможно: его небольшой грузовик был доверху нагружен припасами, которые доставил катер, однако он пригласил нас завтра вместе пообедать и заверил, что пришлет машину.

Остаток дня мы бродили по ближайшему лесу. Джек надеялся встретить каких-нибудь интересных многоножек или редких скорпионов, и, проходя мимо низкого, похожего на пальму дерева, решил заготовить для них приманку — облепившие ствол коричневые чешуйки коры. Он увлеченно обдирал дерево, как вдруг совсем рядом раздалось громкое шипение, откуда-то сверху скатилось золотисто-коричневое, покрытое мехом существо размером с собачонку и торопливо поползло вниз по противоположной стороне ствола. Добравшись до земли, оно попыталось ретироваться прежде, чем мы к нему приблизимся, но передвигалось медленно, поэтому Джек несколькими шагами его настиг и схватил за мощный, почти лысый хвост. Зверь повис головой вниз и, гневно глядя на нас маленькими, похожими на бусинки глазами, грозно зашипел. С длинной, изогнутой книзу морды капала слюна. Джек ликовал: еще бы, ему удалось поймать тамандуа, настоящего древесного муравьеда.

Мы торжественно принесли его в гостиницу, и, пока Джек мастерил для него клетку, поселили зверя на высокое дерево, которое росло возле нашего временного пристанища. Муравьед тут же обхватил ствол передними лапами и с легкостью пополз вверх. На высоте метров шести он остановился, обернулся и рассерженно посмотрел на нас. Но тут он заметил на дереве огромный круглый муравейник. Гнев немедленно испарился, и зверь решительно пополз к пропитанию, цепляясь хвостом за верхние ветки и время от времени зависая головой вниз. Быстрыми, мощными ударами передних лап он разворошил муравьиное гнездо. Оттуда хлынул коричневый поток, муравьи облепили нарушителя их спокойствия, но тамандуа не испугался и, просунув трубкообразный нос в дыру, принялся длинным, черным языком слизывать насекомых. Однако минут через пять он начал почесываться задней лапой. Вскоре ей на помощь пришла передняя. В конце концов тамандуа решил, что муравьиные укусы — слишком высокая плата за обжорство и пора наконец отдохнуть. Судя по всему, его густая, жесткая, как проволока, шерсть защищает от муравьев не так надежно, как принято думать: бедный зверь то и дело останавливался и остервенело чесался.