Дэвид Аттенборо - Путешествия натуралиста. Приключения с дикими животными

В первые два часа не происходило ничего. Черношей почти не шевелился. Тем временем поднялось солнце, надвигалась полуденная жара. Коровы, мирно жевавшие траву на лужайке, удалились в тень эвкалиптовой рощи. Цапля, что ловила рыбу в ручье неподалеку от гнезда, закончила завтрак и улетела, шумно хлопая крыльями. Я то и дело всматривался в бинокль, не случилось ли что, достойное внимания, но наш нанду сидел не шелохнувшись и задумчиво моргал.

Прошло еще два часа. Черношей неподвижно восседал на гнезде явно не для того, чтобы высиживать яйца, — их было слишком мало, не больше шести. Через некоторое время мы заметили компанию из шести нанду, что лениво паслись на склоне холма. Это был гарем нашего нового знакомца. Они медленно двинулись в нашу сторону, потом передумали, развернулись и исчезли за горизонтом.

Глава семейства встал с гнезда, на миг замер и неторопливо двинулся за своими подругами.

Потянулись долгие часы ожидания. Черношей ушел примерно в девять, в четверть первого он снова показался на склоне, но не один, а с юной самкой. Пара торжественно шествовала к гнезду. Издалека казалось, будто нанду ведет или сопровождает подругу к священному месту, но понять, так ли это, мы не могли. Оставалось лишь догадываться: яиц в гнезде было гораздо меньше, чем жен в гареме, поэтому вполне вероятно, что эта избранница никогда прежде здесь не бывала и теперь заботливый супруг показывал дорогу.

Но, как бы там ни было, гнездо ей, судя по всему, не приглянулось. Несколько минут она придирчиво его разглядывала, затем наклонилась, сняла с кладки крошечное перышко и презрительно отшвырнула его через плечо. Черношей почтительно наблюдал за ее действиями. Самка немного повозилась в гнезде, но даже после уборки, казалось, она не получила удовлетворения и направилась прочь сквозь высокие заросли карагуаты. Самец последовал за ней.

Черношей с одной из жен

Пройдя метров сто, самка неожиданно села и почти скрылась в высокой траве. Черношей — теперь он оказался впереди — повернулся к ней (а заодно к нам) и принялся плавно водить шеей из стороны в сторону. Это, несомненно, был брачный танец, в котором, как и положено, самец стремился предстать перед избранницей во всей красе, пощеголять глянцевым черным воротником и оплечьем. Медленно поводя головой, он подошел к своей подруге, их шеи плыли навстречу друг другу, пока наконец не переплелись. Несколько секунд нанду раскачивались в экстатическом объятии. Вдруг самка снова опустилась на землю, Черношей чуть отступил и тут же рухнул на нее огромным ворохом серых перьев. Они ненадолго замерли, потом нанду деловито встал и побрел вверх по холму, рассеянно пощипывая плоды карагуаты. Вскоре подруга его догнала, и пара, расправляя на ходу перья, чтобы привести их в должный вид, направилась к гнезду. Здесь птицы остановились, самка снова оглядела кладку, но не села, и они вдвоем вернулись к остальному гарему.

Другие нанду поблизости не показывались, и было непонятно, вернется ли кто к опустевшему гнезду. Мы затаились и настроились ждать хоть целые сутки; нам чертовски хотелось увидеть, как они откладывают яйца. Начало процесса мы уже представляли: самец сначала показывает гнездо одной из своих жен, затем совокупляется с ней. Если с этой женой он сошелся впервые, раньше чем через несколько дней яйцо она не отложит. Но вполне возможно, брачный танец, который мы наблюдали, они совершали не впервые и сейчас нанду уговаривал подругу наконец снести долгожданное яйцо. Нам оставалось только ждать.

Последующие три часа гнездо пустовало. Около четырех пополудни из зарослей карагуаты вышла самка нанду, рядом с ней вышагивал Черношей. Птицы гордо прошествовали к гнезду. Трудно сказать, вернулся ли он с той самой женой, какую мы видели утром, но на сей раз его спутница была менее привередлива. Она внимательно осмотрела гнездо, выбросила остатки сухих листьев и, напряженно вытянув шею, тяжело уселась на кладку.

Прежде я никогда не задумывался, что делает птичий самец, пока его супруга откладывает яйца. Мне казалось, что большинство птиц отсутствует или совершенно равнодушны к этому событию. Возможно, кто-то так и поступает, однако наш герой вел себя иначе. Он обеспокоенно расхаживал перед гнездом, словно хороший муж — перед родильной палатой. Самке, судя по всему, было довольно тяжело. Она пару раз напряженно расправила крылья, склонилась к земле, полежала, распростершись, несколько минут, потом встала и вместе с Черношеем удалилась в заросли.

Как только они ушли, я осторожно вылез из машины и пробрался к гнезду. Снаружи, у самого его края, виднелось яркожелтое, еще влажное седьмое яйцо; самка оказалась такой крупной, что в гнездо оно не поместилось и лежало поодаль. Мы не сомневались: к вечеру заботливый отец вернется, закатит его на место и всю ночь будет охранять кладку.

В лучезарном настроении мы вернулись домой. По крайней мере, одно предположение подтвердилось: нанду действительно приводит самку к гнезду и заботится о нем.

Однако понаблюдать за ним в другой, не менее редкой ситуации нам так и не удалось. Сэнди Вуд рассказывал, что прежде, чем усесться на полную кладку, самец непременно выкатывает из нее одно яйцо, el diezmo , или десятину, как его здесь называют, и оно лежит в стороне, пока не вылупятся первые птенцы. Как только они появляются на свет, нанду ударом ноги разбивает яйцо, желток растекается по земле, и через несколько дней в нем кишат черви — самое подходящее лакомство для птенцов этого возраста. Нам очень хотелось увидеть, как Черношей запасает корм для потомства, но, к сожалению, задержаться в Ита-Каабо мы не могли.

Где бы ни поселился собиратель животных, для него нет более нужного места, чем ванная. Эту простую истину я впервые открыл в Западной Африке; ванная комната в нашей гостинице оказалась настолько примитивной, что мы без зазрения совести разместили в ней маленький зоопарк. Единственным предметом, указывавшим на предназначение этого пространства, была огромная, облупившаяся ванна, гордо возвышавшаяся на голом земляном полу. Медный слив охраняла пробка на массивной цепочке, потемневшие, покрытые пятнами краны по-прежнему украшали надписи Hot и Cold («Горячая» и «Холодная»), но, когда в последний раз они исполняли свое предназначение, не помнил никто. К тому времени, как мы приехали, ванна полностью лишилась труб и единственным источником проточной воды оставалась ближайшая река.

Мыться в такой «ванной» было невозможно, но она как нельзя лучше подходила для наших животных. Крупный пушистый совенок быстро освоился в полумраке, напоминавшем о родном темном дупле, и со счастливым видом уселся на кронштейн, торчащий из камышовой стены. Шестеро тучных жаб обжили склизкие впадины под ванной, а юный крокодил примерно метр длиной поселился в полуоблезлой емкости.