Дэвид Аттенборо - Путешествия натуралиста. Приключения с дикими животными

«Эт-та Чака, — смачно произнес он, — она… Очень плохая, жутко страшное место. Без шуток, москиты и разные bichos там muy muy bravo. Так много, что рукой махнешь, и тут же у тебя громадная, первого сорта гадина в руке. Amigos [16] Насекомые, гады; страшные злодеи; друзья ( исп .) соответственно. , они вас будут пожрать ».

Он на миг потрясенно замолчал, а потом расплылся в лучезарной улыбке: «Но у меня есть экстра высший сорт москитная сетка».

Мы послушно купили две. Однако хозяин лавки не унимался.

«Эта Чака, скажу я вам, — он заговорщически перегнулся к нам через прилавок, — очень, жуть и кошмар какой становится холодной. Ночью, без шуток, мерзнуть будете. Но не волновайтесь, у меня тут самые лучшие пончо в Асунсьоне».

Он вынул два дешевых одеяла с прорезью для головы. Мы послушно купили их тоже.

«А на лошади вы как? Хорошо? Как Гэри Купер?»

Мы признались, что не очень.

«Ничего, выучитесь, — поспешил успокоить владелец несметных сокровищ, — вам только нужно bombachos [17] Шаровары ( исп .). ».

Он извлек из своих тайников две пары мешковатых шаровар в складку. Это уже было чересчур.

«Нет-нет, они не нужны, muchissima gracias [18] Огромнейшее спасибо ( исп .). , — запротестовали мы. — Нам привычней в брюках, inglesi [19] Английские ( исп .). ».

Он страдальчески поморщился.

«Так это неправильно, amigos . Вы там себе все кошмар как отобьете. Вы должен иметь на себе бомбачос».

Мы сдались, чем спровоцировали новый приступ благодеяний.

«Вы заимели распревосходнейшие бомбачос, первый сорт, — с торжественной задумчивостью произнес он, словно поздравлял нас с удачным выбором, — но кактусы с кустами в Чако очень колючие. Враз порвут ваши прекрасные бомбачос на сто кусочков».

Для пущей убедительности он рубанул рукой воздух.

Мы ждали продолжения.

«Не волнуйтесь! — вскричал наш благодетель и с сияющей улыбкой, жестом, каким факир вынимает кролика из цилиндра, вытащил из-под прилавка две пары кожаных гетр. — Piernera ».

Мы окончательно капитулировали — и больше не сопротивлялись. Казалось, теперь каждый клочок тела был надежно защищен от всевозможных опасностей, но хозяин лавки считал иначе.

«У вас нет животика, — печально констатировал он, — но…»

Скорбь в голосе сменилась решимостью.

«Знаю, вам нужен faja [20] Пояс, кушак, набрюшник ( исп .). ».

Он отвернулся, стянул с полки два рулона плотной ткани шириной сантиметров пятнадцать каждый, развернул один, обмотал вокруг своей непомерно широкой талии и представил пантомиму «Всадник на коне», подпрыгивая вверх и вниз, как будто на лошади.

«Видите, — торжествующе произнес он, когда действо завершилось. — Кишки. Никакая не вывалится».

Доверху нагруженные и защищенные с головы до ног мы наконец выбрались из магазина.

«Не знаю, что из этого барахла понадобится нам в Чако, — заметил Чарльз, — но на следующем маскараде первый приз — наш».

Экзотический наряд был не единственной необходимой вещью, без которой, как нас убеждали, мы и дня не выживем в местности, какую особо чувствительные собеседники мелодраматично именовали L'Inferno Verde , то есть «зеленым адом». Мы приобрели особые высокие сапоги (нам объяснили, что без них невозможно ездить верхом), обзавелись двумя дюжинами безымянных бутылок с адски смердящей желтой жидкостью, которая, по заверениям аптекарей, содержала мощнейшее, в боях проверенное средство от насекомых. Чарльз не устоял перед уговорами («смотри, парень, очень подойдет для ловушек и других таких штук») и купил на рынке несколько мотков резинки. По совету одного из наших добрых и здравых парагвайских приятелей мы запаслись огромным количеством сыворотки на случай, если укусят змеи, и громадным шприцем для подкожных вливаний, а кроме того, заготовили деревянный ящик всевозможных консервов, такой тяжелый, что казалось, будто он набит не едой, а свинцом.

Приготовления подходили к концу. Мы разыскали в турагентстве Сэнди Вуда, снова наняли его переводчиком и забронировали три места в самолете, отправлявшемся на дальнюю эстансию в самом сердце Чако.

Оставшиеся до отлета три дня было решено посвятить поиску одного из главных парагвайских сокровищ — местной музыки. Первые испанские поселенцы и миссионеры из ордена иезуитов, прибывшие в страну 350 лет назад, обнаружили, что индейцам гуарани известны только очень простые, монотонные, медленные мелодии в миноре. Миссионеры познакомили своих духовных чад с европейскими музыкальными инструментами, гуарани быстро и радостно их освоили, и вскоре музыка стала всеобщей страстью. Парагвайцы не просто усваивали доселе неведомые им европейские ритмы — польку, галоп, вальс, — но создавали на их основе новые, самобытные мелодии, ритмичные и тягуче-томные одновременно и, более того, стали приспосабливать под них инструменты. Гитару они приняли безоговорочно, а вот арфу переделали почти до неузнаваемости. Во-первых, она уменьшилась в размерах, стала деревянной и переносной, а во-вторых, лишилась обязательных для европейской арфы педалей, позволяющих передавать полутона. Однако парагвайского арфиста это не смущало; он выжимал из инструмента все, что мог, не только искусно воспроизводил мелодию, но, легко проводя пальцами по струнам, расцвечивал ее чувственными глиссандо или, ударяя по басам, добавлял пьянящего ритма. До сих пор я слышал эту завораживающую музыку только в записях, сделанных во время гастролей парагвайских ансамблей по Европе, и сейчас мне не терпелось услышать ее вживую.

Мы отправились в находившуюся неподалеку от Асунсьона деревню Луку, где жил один из самых известных парагвайских мастеров музыкальных инструментов. Его дом, как часто бывает в этих необычайно щедрых и красивых местах, стоял в роскошной апельсиновой роще. Пожилого хозяина мы застали за работой: он сидел у себя в мастерской и неспешно, бережно, как и подобает настоящему мастеру, полировал корпус арфы. Чуть поодаль, в конюшне, раскачивались на жердочке два домашних попугая, в саду на деревянной стойке красовался ручной сокол. Мы уселись под апельсиновым деревом, хозяйка принесла нам холодный мате, мы по очереди отпивали из калебаса, а мастер показывал, как звучит гитара, которую он только что закончил. Вскоре к нему присоединились двое парней из соседней деревни, они квартетом играли и пели для нас пряными, резковатыми голосами, какие чаще всего бывают у парагвайцев. Мы наслаждались терпким, нежным и одновременно нервным многоголосием, совсем не похожим на варварские ритмы соседней Бразилии, куда их принесли выходцы из Африки; в Парагвае африканцев почти не было. Примерно через час гитару вручили мне и попросили спеть una cancion inglesi. Я старался как мог.