Дэвид Аттенборо - Путешествия на другую сторону света

На следующий день он почувствовал себя намного лучше, но путешествие было едва ли не более трудным, чем в предыдущий день. Несколько раз нам приходилось спускаться на три сотни метров, скользя и скатываясь по грязной лесной дорожке, переходить вброд реку, а затем, задыхаясь и потея, тащиться вверх в гору с другой стороны долины, чтобы вернуться на исходную высоту. Каждый раз я надеялся, что Вавави сообщит, что река в долине над следующим водоразделом — это и есть Ганз, но только позже днем, когда мы отдыхали на гребне перевала, он объявил, что Менжим лежит прямо под нами. К этому моменту у меня открылось второе дыхание, и я с разбегу бросился по крутой извилистой тропе. Услышав пение наших носильщиков, жители деревни Менжим проделали часть пути наверх, чтобы встретить нас, и, когда я рысью пробегал мимо них, не желая сбавлять темп, они приветствовали меня, улыбались и пожимали мою руку, так что я почувствовал себя олимпийским атлетом, на стадионе вступающим на последний круг марафона.

Долина Ганза была прекрасна, и, поскольку это был конец этого этапа нашего путешествия, она казалась мне особенно привлекательной. Река бурлила и лилась сквозь лес гигантских сосен, и на ее берегу на просторной поляне мы наконец-то нашли саму Менжим. Дом был большим и просторным, и, пока носильщики несли наши тюки, жители деревни принесли нам в подарок ананасы, азимины и плоды хлебного дерева. Только один из них, молодой человек с большим листом и двумя пучками перьев какаду, вставленных в волосы, понял мой пиджин. Гордый своими уникальными способностями, он сидел на веранде и терпеливо ждал, чтобы стать переводчиком, когда бы нам ни понадобилась его помощь.

Именно он согласился на следующее утро отвести нас туда, где делают топоры. Это место находилось всего в нескольких минутах ходьбы от деревни на склоне холма, ниже в долине. Группа мужчин сидела у костра рядом с небольшим ручьем, обтесывая кусочки камня, болтая и напевая за работой. Когда мы подошли, они поднялись на ноги и столпились вокруг нас, пока переводчик покровительственно объяснял им, кто мы такие и что хотим посмотреть. Я спросил, откуда они берут камень, и для разъяснения один из старых мастеров перешел ручей. Через несколько минут поисков он нагнулся, поднял большой влажный валун и, пошатываясь, вернулся и положил его к нашим ногам. Он был продолговатой формы, и несколько мастеров присели вокруг него и начали живо переговариваться. Один из них галькой нацарапал линии вдоль его длины, показывая нам точку на нем, и объяснил, что, если ударить по нему в этом месте, он расколется продольно.

«Смотри, — восхищенно сказал переводчик, — этот хороший камень очень большой. Будет большой топор».

И вправду, с такой длиной валуна лезвие топора вышло бы гигантским, намного больше, чем у всех топоров, которые мы видели до этого.

Однако предложенный метод раскалывания не всем пришелся по вкусу, и несколько мужчин посоветовали сделать иначе. Старик терпеливо выслушал их всех. Затем он принял решение, взял тяжелый камень, аккуратно положил его на точку, по которой он предполагал ударить по валуну, и поднял его над головой. Он застыл в воздухе, а потом со всей силы бросил камень вниз.

Все замерли на мгновение, а затем раздался смех мастеров. Валун раскололся, но поперек своей длины, точно под прямым углом к направлению, которое было так тщательно размечено. Кажется, все восприняли эту неудачу как большую шутку.

Толмач вытер с глаз слезы от смеха. «Ну вот, два маленьких топора», — сказал он.

Обтесывание лезвия топора

Когда старик отошел от комичности положения, он снова поднял свою каменную кувалду и ударил по большей из двух частей. На этот раз он добился большего успеха, поскольку она аккуратно раскололась на длинные гладкие пластины. Он продолжал бить по остаткам валуна, пока тот не превратился в кучу стружки и десяток пластин. Он выбрал самую большую из них и отдал остальные другим мужчинам. Затем он сел, взял гальку и терпеливо начал обтесывать выбранный им фрагмент, чтобы придать ему форму лезвия топора. Каждые несколько минут он поднимал будущее лезвие и, удерживая узкий конец между большим и указательным пальцами, постукивал галькой по нижнему концу так, чтобы камень зазвучал. Сделав это, он широко улыбался, и я полагал, что по звуку удара он определяет, безупречен ли камень и нет ли в нем трещин.

«Топоры завершают в этом месте?» — спросил я толмача.

«Нет, — ответил он. — Пойдем».

Мы последовали за ним вниз по течению ручья к реке и увидели еще большую группу людей, сидящих среди кучки валунов на берегу и шлифующих и полирующих топоры. Они использовали точильные камни из крупного песчаника, и толмач сказал нам, что их тоже находят в виде валунов из реки. Не существует единообразного метода работы. Один мужчина вставил свой точильный камень в мягкий стебель банановой пальмы и, держа его перед собой, ритмично тер о него лезвие топора со всех сторон, останавливаясь каждые несколько минут, чтобы окунуть лезвие в реку и оценить результат. Другой делал наоборот: положил лезвие на землю и методично шлифовал его довольно маленьким точильным камнем. Те, кто уже закончил работу над головкой топора, аккуратно обтесывали режущий край. Другие делали деревянные топорища, плели декоративные тростниковые чехлы и переплетали деревянные рукоятки.

Полировка лезвия топора

Я спросил переводчика, сколько времени нужно, чтобы закончить один топор. «Иногда три луны, — ответил он. — Иногда шесть лун».

Если это так, то лишь потому, что люди подходили к своей работе без всякой спешки, поскольку, судя по тому, что мы видели, я убедился, что, если бы человек был готов упорно трудиться каждый день, он мог бы закончить один топор за две-три недели. Но нелепая всецелая поглощенность задачей — в значительной мере западная привычка; эти люди работали только тогда, когда чувствовали расположение к работе.

Установка рукоятки

Это была удивительная сцена: наблюдая за этими полуголыми ремесленниками, за их головными уборами из перьев, которые качались во время работы, слушая их песнопения, почти заглушавшие шум реки, мы наблюдали жизнь каменного века. Но мое внимание привлекла одна значительная чужеродная деталь. Один человек, во всех других отношениях похожий на своих товарищей, делал последние штрихи на своей рукоятке не каменным лезвием, а блестящим металлическим ножом. Если мы и наблюдали каменный век, то мы застали один из его последних этапов. Кроме того, у топоров, которые делали эти мастера, не было реальной прикладной функции. Лезвия были слишком тонкими, размах — слишком широким, режущий край был слишком тонким, чтобы топор можно было использовать по назначению. Если бы им рубили дерево, он бы раскололся и разбился. В бою его огромное громоздкое топорище было бы чрезвычайно неудобным.