Дэвид Аттенборо - Путешествия на другую сторону света

Магнитофон продолжал воспроизводить вопли индри. Зверь возмущенно смотрел на нас ярко-желтыми глазами. Он снова выразил криком свое раздражение, и слева с дерева раздался еще один рев. Я повернулся и увидел еще двух животных. Они сидели, вытянув шею, и с недоумением пялились на нас. Первый зверь поднялся и повис на ветке повыше. Я заметил, что его движения не были похожи на других представителей рода лемуров, таких как кошачий лемур или бурый лемур, которые в основном передвигаются на четырех лапах. Это было сюрпризом, поскольку лемур вари чрезвычайно близко с ними связан. Я подумал про себя, что это существо двигается скорее как сифака. А затем, когда животное снова село, я удивленно моргнул.

«Куда он дел свой хвост? — пробормотал я. — У него должен быть очень длинный черный хвост».

«Возможно, он свернул его между лапами», — ответил Джефф.

Я продолжал смотреть на животное в бинокль. Оно уставилось на нас, откинуло голову назад и снова крикнуло, обнажив ярко-красную пасть. Затем, задрав длинную заднюю лапу, оно обхватило ствол дерева, практически на уровне груди. У него не было хвоста. Я был абсолютно в этом уверен. Глупо, но мне потребовалось несколько секунд, чтобы в этом окончательно убедиться.

«Джефф, — сказал я тихо, — это индри».

Сомнений не было. Есть только один лемур без хвоста. Затем я вспомнил книгу, в которой говорилось, что, хотя индри были преимущественно черными, их окраска была «изменчивой». Этим, должно быть, объяснялось различие между этим созданием и виденными мной шкурами. Различие в голосе тоже объяснимо. Животные не отвечали на песню похожим хором, а были настолько испуганы, что реагировали криками тревоги. В этом смысле мой трюк с магнитофоном не сработал, потому что, без сомнения, они бы кричали так же, если бы я включил увертюру Вагнера. Тем не менее мы были слишком обрадованы, чтобы волноваться о таком пустяке. Мы нашли их, и Джефф уже отснял полную 120-метровую пленку. Мы быстро сменили кассеты, сняли длинные объективы, которые могут снять только голову и плечи животного, и заменили их на более короткие, которыми можно снять все животное. Я остановил магнитофон, подключил к нему микрофон и записал повторяющиеся негодующие звуки, которые продолжали издавать индри, как будто бы оскорбленные нашим присутствием. Джефф осторожно сошел с тропинки на склон, чтобы попытаться снять с другого ракурса, но это было уже чересчур. Первый индри удрал гигантским прыжком, скача от ствола к стволу так быстро, что казалось, он отскакивал рикошетом от дерева к дереву. Двое других последовали за ним вниз в густой лес за ручьем. Через несколько секунд они исчезли из виду.

Индри

Мишель утверждал, что бабакото каждый день проделывают по лесу один и тот же путь. Если он прав, то животные могли бы оказаться на том же самом месте на следующее утро. Мы проснулись до рассвета, чтобы проверить это. Они были там, и, поскольку нам не пришлось включать магнитофон, чтобы отыскать их, они не тревожились и не обращали внимания на наше присутствие. Большой самец, которого мы увидели первым, ел, сидя верхом на ветке, как ребенок на качелях, свесив вниз свои огромные ноги с черными «носочками». Он поднимал руки над головой, собирал молодые листья и спокойно набивал ими рот. Двое других сидели рядом. Они оказались парой. Поскольку они были немного меньше, я предположил, что это, должно быть, молодая пара. Если да, то где же партнерша старого самца? Мы тихо обследовали кусты, и наконец я заметил ее, спрятавшуюся на дереве чуть дальше. Если бы мы приблизились к ней, это встревожило бы остальных, поэтому мы остались на месте, удовлетворенно снимая.

Мы наблюдали за этой семьей день за днем больше недели и со временем мы узнали их распорядок. Мишель был абсолютно прав. Они действительно были существами, верными привычкам. Каждую ночь они спали на одном и том же дереве. Вскоре после рассвета они уходили, неторопливо карабкаясь по веткам к тому месту, где мы их увидели впервые. Там они ели. Они пели практически в одно и то же время каждый день — около пяти часов, вскоре после восхода солнца, и в середине утра между 10 и 11 часами. К полудню они переходили через ручей, и мы теряли их из виду. Но днем, около четырех часов дня, они снова пели на противоположной стороне долины, и, пойдя по другой дороге через лес, мы могли снова их застать за вечерним ужином. С наступлением вечера они снова возвращались на дерево, где спали.

Мы узнали характер каждого члена семьи. Старый самец отличался степенностью и был, пожалуй, типичным флегматиком. Он часто сидел на ветке спиной к стволу, а его длинные ноги были комично вытянуты в позе, напоминающей человеческую. Хотя он мог прыгать на большие расстояния, когда был встревожен, он обычно карабкался с одной ветки на другую. Однако он никогда не использовал свои руки так, как это делают обезьяны, — раскачиваясь и перекидываясь с ветки на ветку, — и в качестве акробата он не мог сравниться, скажем, с гиббоном.

Молодые особи были очень любвеобильной парой и каждый день часами ласкали и облизывали друг друга. Поза, в которой они упражнялись в нежностях, — с согнутыми коленями на тонкой горизонтальной ветке — казалась очень опасной. Они напомнили мне пару умелых цирковых акробатов, беззаботно разыгрывающих эпизоды своей повседневной жизни на высоко натянутой проволоке. Но индри не нужны были балансиры или сетка для страховки. У них настолько большие ноги, что средним и большим пальцами они полностью обхватывали ветку, на которой сидели, и их захват был настолько крепким и устойчивым, что им не нужно было держаться за что-то руками. Однако они были довольно пугливыми и нервными. Их тревожил любой неожиданный шум, будь то от нас или от другого лесного существа. Пара черных попугаев, летающих над ними с хриплым воплем, заставляла их с тревогой поднимать головы. Однажды они сидели лицом друг к другу, и самец нежно облизывал мех на шее у самки, когда большая голубая коуа, мадагаскарская кукушка, взлетела на одну из лиан и начала кряхтеть своим грубым громким стаккато. Самка тут же заволновалась и выпрямилась, крутя головой и пытаясь определить, что за создание издает этот тревожный шум. Менее взволнованный самец тоже посмотрел вниз, а затем попробовал восстановить свое любящее облизывание. Но самка оставалась напряженной и нервной, поэтому самец взялся за ветку над головой и аккуратно перевернулся, сев позади своей пары. Затем он положил свои длинные ноги по сторонам от нее, как будто чтобы подстраховать ее. Она снова наклонила свою длинную шею и вознаградила его, облизнув его подбородок.