Дэвид Аттенборо - Путешествия на другую сторону света

Этот лес был самым густонаселенным местом во всем Мадагаскаре, которое мы здесь посетили. Каждый день мы находили все новых очаровательных созданий — мотыльков, жуков, змей, маленьких ящериц, черных попугаев, мухоловок, странных лягушек. Но одно животное от нас ускользало. Мы все еще не нашли индри.

Один друг-орнитолог попросил нас записать пение мадагаскарского шама-дрозда. Он полагал, оно настолько милое и замысловатое, что является одним из лучших птичьих пений. Эту маленькую птичку с бархатисто-черным оперением со снежными пятнами на крыле и сверкающими белыми хвостовыми перьями увидеть не так легко. Дрозд пуглив и редко покидает нижний ярус лесных зарослей. Его песня, без сомнения, прекрасна — это нежная, тонкая, волнующая мелодия, и, как только мы научились распознавать ее, мы смогли оценить, насколько здесь много этих птиц, поскольку, хотя мы и не видели их, мы часто слышали их веселое пение в разных частях леса.

В первый раз мы попытались записать его пение однажды утром вскоре после рассвета. Мы взяли специальный параболический рефлектор — алюминиевую тарелку шириной более 60 сантиметров. Она действовала как своеобразный звуковой прожектор, усиливающий чувствительность микрофона в его центре, так что можно записывать звук на значительном расстоянии и в то же время отделять его от большинства других шумов окружающего леса. Мы решили записать одного самца, более смелого, чем другие. Обычно он пел среди листьев кустарника неподалеку от тропинки, по которой мы часто ходили.

Когда мы пришли, он уже энергично пел. Я быстро вставил кабель от микрофона в записывающее устройство и аккуратно направил отражатель на кусты. Маленький дрозд невозмутимо продолжал разливаться своими длинными серебряными трелями. Когда я установил отражатель на одной линии с ним, стрелка на циферблате записывающего устройства начала дрожать в такт ритма его песни. Несколько минут катушки вращались, и кассета плавно двигалась по записывающей головке. Затем внезапно из-за деревьев раздался оглушительный жуткий вопль, настолько громкий, что стрелка магнитофона с силой ударила по стопорному штифту циферблата и, дрожа, заколотила по нему. Это был индри. Он кричал громче и ближе, чем в первый раз, когда мы слышали их. Джефф схватил свою камеру. Я поспешно отключил регулятор громкости, чтобы не искажать запись, и бросился разглядывать в бинокль зеленые заросли впереди. Невидимые певцы — их было несколько — неослабно продолжали свой ор. Но как бы упорно мы ни искали, мы не могли их увидеть. Мы второй раз упустили случай, что вдвойне приводило в бешенство. Я шел по тропинке, двигаясь так медленно, насколько позволяло мое возбужденное состояние, и пытался найти точку, с которой можно разглядеть этих созданий. Хотя я напрягал глаза, я не мог найти никаких их следов.

Крики прекратились, и одновременно дрогнуло высокое дерево с тонким стволом в 30 метрах от меня. Я на мгновение увидел нечеткий силуэт. Индри ушли. Мы снова потерпели неудачу.

«Ну, — сказал Джефф, когда мы в полном унынии брели обратно на завтрак, — по крайней мере, у нас есть запись их голоса, доказывающая, что это создание действительно существует и что когда-то мы находились в нескольких метрах от него».

Именно тогда я подумал о трюке, к которому часто прибегают орнитологи, чтобы определить местонахождение птиц, которых они хотят изучить. Самцы птиц поют как для того, чтобы привлечь товарищей, так и для заявления прав на территорию своего обитания. Так что, если вы проиграете запись голоса птицы, это привлечет самок, а следом могут прилететь самцы, чтобы яростно бороться с новыми незваными гостями на их территории. Однако этот метод работает и с другими животными. Однажды ночью несколько лет назад я использовал его, чтобы заманить большую квакающую жабу в диапазон моей камеры со вспышкой. Теперь у нас был записанный голос индри. Возможно, они тоже ответят на свои записанные крики.

Я был не очень уверен в этой идее. Уже хотя бы потому, что звук динамика нашего магнитофона на батарейках был настолько слабым по сравнению с оригиналом, что в лучшем случае походил на шум очень отдаленной группы индри. Но мы опробовали все другие методы и потерпели неудачу, так что можно было попробовать и это.

Несколько следующих дней мы терпеливо проигрывали запись в различных частях леса, но безрезультатно. Затем однажды утром, вскоре после рассвета, я поставил магнитофон у тропинки, по которой мы обычно шли в место, которое казалось особенно подходящим. У тропы круто начиналась лощина, густо заросшая растением с широкими копьевидными листьями и немногими тоненькими деревьями. В дальнем конце лощины изгибался маленький ручей, отрезая часть леса, так что с тропинки мы смотрели на зеленый, относительно свободный амфитеатр.

Джефф настроил камеру и установил на нее наш самый мощный телеобъектив. Как только он закончил, я включил магнитофон. Минуту или две фальшивые металлические звуки негромким эхом раздавались среди безответных деревьев. Я уже почти сдался и планировал попытать счастья в другом месте, когда звук магнитофона полностью заглушили громоподобные трубные крики. Они совершенно не походили на звуки индри, слышанные нами ранее, и я не мог представить, какое существо их издавало.

Потом я увидел одного из певцов на дереве посреди лощины — большого волосатого лемура с черно-белым окрасом, сидящего на ветке в девяти метрах от земли. Его грудь, предплечья и ноги ниже колена были белыми, а на плечах у него как будто был накинут черный плащ. На его голове была чисто белая «шапочка», а на лапах — черные как сажа «носки» и «перчатки».

Мое сердце упало. Это не мог быть индри. Шкуры, которые мы видели в Научном институте в Тананариве, были почти целиком черными, за исключением маленького белого треугольного пятна на спине, которое располагалось между бедрами и указывало на позвоночник. Более того, его крики совершенно отличались от воплей, которые, по словам Мишеля, издавали индри.

«Это всего лишь лемур вари, — пренебрежительно прошептал я Джеффу. — Мы легко можем снять его крупным планом в зоопарке Тананариве».

Самка индри

Тем не менее мы начали снимать, потому что это было очень красивое создание, а хорошие снимки дикого животного на природе в любом случае гораздо ценнее фотографий зверя в неволе. Кроме того, наше расположение было идеальным. Земля за нами столь круто обрывалась, что мы находились практически на одном уровне с лемуром, который сидел примерно в двадцати метрах ниже по склону, на высоте девяти метров на дереве.