Арто Паасилинна - Тысяча Чертей пастора Хуусконена

Оскари Хуусконен вытащил из чемоданов одежду и положил ее во встроенный шкаф, а книги расставил на полках. У Хуусконена было литургическое облачение всех цветов (зеленого, белого, фиолетового, красного, черного), черная и белая рубашки и белая стола – лента, вешаемая на шею на манер мантии. У него были две черные мантии, причем вторая уже довольно поношенная, черные и белые носки, черное пальто и, конечно, два белых беффхена: один льняной, а другой из пластика, подходящий для повседневного использования – у него отворот от постоянного ношения сломался. Сейчас новые воротнички доставать не требовалось, в обозримом будущем применения им не найдется. Был у Оскари также обычный серый костюм и одежда для прогулок. На плечики в комнате для учеников народного училища все поместилось просто отлично.

Изгнанный пастор лежал на своей кровати, медведь – на своей. В училище царил полный покой: из-за окон не доносилось ни единого звука, из коридора тоже. У Хуусконена появилось ощущение, будто он снова впадал в зимнюю спячку. Сейчас жизнь казалась сплошным отдыхом.

От безделья Оскари Хуусконен отправился позвонить в Нумменпяя вдове Сайми Рехкойла. Он оставил ей свой новый адрес и поговорил с ней о том о сем. В Нуммиярви весьма недурно ловилась рыба. Хозяйка на пробу засеяла несколько гектаров овса, озимая пшеница взошла хорошо. Никаких особых сплетен о пасторе Хуусконене Сайми Рехкойла не слышала, но, будучи пожилой женщиной, в село ходила редко.

– Как Черт поживает?

– Да хорошо. К чистоте его приучаю.

– Наверняка он быстро учится, – предположила вдова.

Когда темы для разговора иссякли, Хуусконен вернулся в свою комнату, где Черт облизал его лицо. Медведь соскучился, но из комнаты не ушел.

За завтраком Оскари Хуусконен познакомился с другими постояльцами. Он сказал, что пробудет в училище несколько дней, может, дольше, будущее покажет. Постояльцы попросили Хуусконена провести для них несколько молебнов, если это не будет слишком обременительно. Пастор пообещал обдумать их просьбу. Медведю он принес несколько тостов и яиц.

Во второй половине дня из Оулу позвонила Сонья Саммалисто. Она узнала номер Оскари Хуусконена от вдовы Рехкойла. Исследовательница пребывала в бодром расположении духа, смеялась и, дразня, называла Оскари старым чудаковатым медведем, вышедшим из спячки. Затем она сделалась серьезной и попросила прощения за случившееся в конце зимы. Она сказала, что разорвала помолвку, но по-прежнему оставалась верующей.

Беззаботность Соньи покоробила Оскари Хуусконена. Он пострадал из-за ее фокусов, то есть на самом деле, конечно, из-за своих, но все равно. Какое ей до него дело, разве отношения не прекратились тогда, зимой? Он спросил, как продвигается лиценциатская работа, близится ли она к завершению.

Сонья ответила, что именно из-за нее и позвонила. Исследовательница хотела приехать в Вампула изучать летнюю жизнь Черта, его физиологию в состоянии бодрствования. Одних только зимних результатов, возможно, окажется недостаточно, да и было бы приятно встретиться снова.

– Там есть места, я могу приехать?

Места в училище были, но Оскари Хуусконен не был полностью уверен, что ей стоит еще когда-либо к нему приближаться.

– Ты там не ворчи, дедуля. Нам же было невероятно весело прошлой зимой.

– Может быть.

– В одной берлоге все-таки всю зиму пробыли.

– Подумай еще, у меня до сих пор все наперекосяк.

Через три дня биолог Сонья Саммалисто вышла из такси во дворе христианского народного училища Вампула. Она поселилась на одном этаже с пастором Хуусконеном и Чертом, разместилась за стеной и объявила, что теперь у нее есть отличная возможность продолжить исследования. Тем же вечером Сонья вывела медведя во двор и сад училища и рассказала всем, что он совсем ручной и что прошлой зимой она его изучала. О пасторе Хуусконене она поведала, что он ее духовник. До сих пор штат и слушатели училища удивлялись непомерному аппетиту Хуусконена, но когда существование медведя перестало быть тайной, дело прояснилось.

Когда Сонья Саммалисто гладила свою одежду, медведь не сводил с нее глаз. Когда она время от времени садилась к себе на кровать, медведь хватал утюг и принимался изображать глажку. Горячим утюгом он спалил себе когти, но быстро научился быть осторожным и стал выглаживать одежду ровно. Результат выходил неблестящим, но для медведя вполне удовлетворительным. Оскари Хуусконен стал размышлять, чему еще можно было бы научить медведя, да и вообще, стоило ли учить бедолагу всяким фокусам.

– Коэффициент интеллекта у медведей выше, чем у собак, – объяснила биолог Сонья Саммалисто. – Их надо только уметь изучать и поощрять.

За весну религиозные чувства Соньи Саммалисто настолько изменились, что она уже не считала себя невестой Иисуса и не возносила ему хвалы в безостановочных молитвах, как во время зимней спячки. Пышная женщина от экзальтации снова перешла в состояние покоя, но утверждала, что она по-прежнему истинно верующая, как пастор Оскари Хуусконен, ее духовный наставник, и надеялся.

– Никакой я тебе не духовный наставник и никогда им не был.

– Своими речами о божественном ты обманул простую бедную девушку.

Оскари Хуусконен сказал, что в его представлении пишущий лиценциатскую работу биолог не может быть заурядной глупышкой, которая вот так, запросто, то принимает религию, то становится равнодушной к ней.

– Ты использовал меня, прикрываясь именем Господа, – напомнила Сонья.

– Не болтай. Ты сама ноги раздвинула.

– Потому что пожалела озабоченного бедного старика, да и вообще в берлоге было тесно.

– Уж это точно.

Сонья Саммалисто ежедневно измеряла Черту температуру и пульс и регистрировала электроэнцефалограмму. Она изучала его фекалии, высушивала их и анализировала. Пастор заметил, что достоверность полученных данных оставляла желать лучшего, поскольку медведь ел пищу с кухни христианского народного училища, ту же, что и люди. В его рацион не входило никакой обычной для дикого хищника добычи – ни лягушек, ни зайцев, ни даже падали. Сонья сказала, что изучает переваривание пищи у медведя, поэтому не важно, что на завтрак животное получало хлопья, во время обеда – мясной соус, а на ужин – чай и карельские пироги.

– Сейчас как раз отличный шанс выяснить, как волокнистая пища усваивается в желудке у медведя и как кишечник перерабатывает в энергию похожий на падаль сосисочный соус.

Сонья отводила Черта на унитаз, тщательно собирала плоды его жизнедеятельности и следила за тем, чтобы медведь каждый раз подтирался. Медведю нравилась Сонья, и он слушался с удовольствием. По утрам он нетерпеливо бурчал, требуя отвести его в туалет и в душ, и Сонья давала ему вытираться собственным банным полотенцем. Высушивать медвежью шерсть было тяжелым трудом, и вскоре было решено, что лучше всего устраивать Черту помывку через день, тогда его мыли с лап до головы, а в промежутках он довольствовался ополаскиванием мохнатой мордочки и легким причесыванием.