Арто Паасилинна - Тысяча Чертей пастора Хуусконена

– Надо осторожно, чтобы у медведя не появилась перхоть, – полагала Сонья Саммалисто.

Оскари Хуусконену нравилось в христианском народном училище Вампула. Он хорошо себя чувствовал в компании орнитологов-любителей – просвещенных людей, с которыми по вечерам было приятно вести разговоры у камина в уголке столовой. Лимфотерапевты разъехались в конце первой недели, но это Хуусконена сильно не огорчало, в том числе потому, что на следом открывшемся курсе обучали арабским танцам живота. Из гимнастического зала целыми днями доносилось позвякивание бубнов, полы дрожали, когда крепкие финские женщины крутили бедрами и кружили пупками в такт музыке. Иногда по вечерам они демонстрировали свое мастерство любителям птиц и заодно пастору Хуусконену. После таких представлений Оскари Хуусконен стучался в дверь комнаты Соньи и просил ее провести ночь рядом с ним – раньше они все-таки лежали на одном матрасе. Сонья обещала перебраться к нему в комнату, но при условии, что каждое утро и каждый вечер пастор будет проводить молебны.

– Но я больше не верующий.

– Либо проповеди, либо спи один, – объявила Сонья.

– Ладно, только хотя бы петь не проси.

Вечерами у каминного огня танцовщицы и орнитологи умолкали, слушая молитвы Хуусконена. Оскари взял за привычку говорить также по-английски и по-немецки, потому что среди любителей птиц была пара немцев, один швейцарец и несколько англичан. Они следили за весенним перелетом арктических птиц в Порккала, а сейчас проводили международный симпозиум, делая доклады о своем благородном увлечении.

Швейцарец – пожилой, старше Хуусконена, офицер – страдал от депрессии. Он просил Хуусконена проводить с ним душеспасительные беседы, говорил, что они приносили облегчение, хотя он был католиком, а Хуусконен – лютеранином североевропейского образца.

Депрессия капитана Ханса Крёлля проистекала из того, что армия Швейцарии, где он служил дрессировщиком почтовых голубей, преждевременно отправила его на пенсию. Начиная с Первой мировой войны, обученные в целях военной коммуникации птицы были тайным оружием вооруженных сил Швейцарии. Армия содержала десятки дрессировщиков голубей из разных частей альпийской страны. Птиц обучали доставлять приказы и разведданные, покрывая расстояния между разными воинскими частями и штабами. Когда Оскари Хуусконен спросил, не проще ли было найти средства на радиооборудование, капитан Ханс Крёлль объяснил, что в горной местности от радио большого толка нет: рельеф эффективно препятствует радиосообщению. Помехи были обычным делом, и чаще всего радио передавало всякий бессвязный шум. По мнению офицера, до настоящего времени хорошо обученные военные голуби образцово обеспечивали коммуникацию.

– Но потом какой-то армейский болван придумал экономить. Мои маленькие почтовые голуби якобы стали слишком дорого обходиться. Это, конечно, правда, что содержание тридцати голубятен в разных частях страны обходилось недешево, но национальная безопасность стоит того, чтобы за нее платить. Вдобавок ко всему, в последнее время у швейцарской армии было всего 270 почтовых голубей, их вполне можно было бы прокормить. Содержание одного танка стоит дороже.

Работа всей жизни оказалась разрушена одним махом: дрессировщика военных голубей отправили на пенсию.

– Всю популяцию истребили совершенно беспощадно, бедных птиц убили и, может, съели в какой-нибудь офицерской гостинице, – горевал безутешный кадровый военный.

– А вы не думали выращивать голубей для мирных целей? – осмелился спросить Оскари Хуусконен.

Такую возможность Ханс Крёлль действительно рассматривал: при посредничестве Международного олимпийского комитета многие города – претенденты на проведение соревнований – обратились к нему с заманчивым предложением о выращивании тысяч мирных голубей. При открытии Олимпийских игр голубей выпускали в небо в качестве символа мира, положительного посыла спорта. Из Бразилии поступил запрос на основание голубиного питомника: по мнению местных организаторов карнавалов, белые стаи выпущенных на свободу голубей придают ритмам самбы торжественную возвышенность.

Судя по всему, капитан Ханс Крёлль был международно признанным дрессировщиком голубей. Однако он отказался жертвовать свое время и опыт на выращивание голубей в мирных целях, поскольку это, по его мнению, этически неприемлемо.

– Когда на каком-нибудь стадионе голубей выпускают в небо большими стаями под оглушительный смех, бедняги расстраиваются, летят куда глаза глядят и становятся добычей хищных птиц или скверных мальчишек, а бродячие собаки уплетают останки за обе щеки. Мне претит такое издевательство над живыми существами, я люблю птиц.

Ханс Крёлль сказал, что с тем же успехом мог бы взяться за дрессировку охотничьих ястребов в арабских странах: в этой сфере вращаются большие деньги, и работы будет достаточно до тех пор, пока в мире существуют пустыни и нефтяные шейхи.

– Но хищную птицу нельзя заставлять рвать на радость хозяину дичь, которую она даже не ест, а преследует из одной только жажды убивать.

Пастор Хуусконен задумался. У него был ручной медведь, которого он, чтобы убить время, приучал к чистоте; медведь уже умел гладить пасторские рубашки и справлять большую нужду, как человек. Совершал ли Хуусконен ошибку, дрессируя его?

Ханс Крёлль считал, что медведь – очень мудрое животное, а потому нет ничего плохого в обучении его хорошим манерам. Если дать животному приобщиться к культуре человека, это его совсем не испортит, наоборот. Но было бы другим делом, если бы пастор начал прививать ему преступные навыки, сделал из него, скажем, грабителя или профессионального убийцу. Если медведь встанет на путь зла, с ним будет трудно справиться.

– А вообще голубей и медведей сравнивать нельзя, настолько они разные. Голуби не впадают в зимнюю спячку, а медведи не летают.

Черт рос, набирал вес и становился сильнее. Еда в Христианском народном училище Вампула была вкусной, особенно когда ее сдабривали собачьим кормом. Иногда в качестве лакомства медведю давали патоку и другие деликатесы. Он приближался к медвежьему переходному возрасту, его второе лето было более независимым: уже следующей осенью ему надлежало вступить в самостоятельную жизнь, в крайнем случае – после следующей зимней спячки. На третьем году жизни медвежонок разлучается с матерью и начинает собственное странствие. Тем не менее Оскари Хуусконен все-таки не допускал мысли о том, чтобы осенью оставить Черта в чаще одного. Малыш не справился бы там, поскольку хозяин не мог научить его охотиться: Оскари был не медведицей, а представителем церкви, пастором, хотя на самом деле даже и им уже не был, а только отстраненным от службы бродяжничающим священником.