Рифаа Тахтави - Извлечение чистого золота из краткого описания Парижа, или Драгоценный диван сведений о Париже

В любом случае ясно, что ат-Тахтави не ориентировался в построении и содержании своей книги на какое-либо одно сочинение, арабское или французское. Рифа‘а опирается на арабскую научную традицию в том виде и объеме, в котором она преподавалась в его время в ал-Азхаре, а прочитанным сверх программы обязан Хасану ал-‘Аттару. В Париже он описывает то, что обычно привлекало внимание арабских путешественников в любом городе: систему водоснабжения, общественные бани, рынки, сады, больницы, научные и учебные заведения. О мечетях не пишет, так как их в Париже в то время не было, но с удовольствием рассказывает о своих знакомствах с живущими во Франции египтянами, тем более, если те сохранили верность исламу. И совершенно не замечает великолепия архитектуры парижских церквей и соборов. С явным пренебрежением отзывается о религиозных обрядах и о служителях и посетителях католических храмов. На его взгляд, большинство жителей этого города только называют себя христианами, но не следуют обычаям веры, не ревностны в ней. Возражение весьма уважаемого им как ученого Сильвестра де Саси, утверждающего в своем письме ат-Тахтави, что во Франции немало искренне верующих людей, Рифа‘а даже не считает нужным принимать в расчет, исходя из того, что де Саси сам верующий человек (и, следовательно, не может судить объективно).

По программе ал-Азхара, как уже было сказано, Рифа‘а изучал арабские филологические науки и хадисоведение. Хадисы — предания о словах и деяниях пророка — он не только постоянно приводит в подтверждение своих высказываний, но и сочиняет целое любовное стихотворение, используя в нем термины хадисоведения. Стихов же знает и цитирует множество, недаром его учитель был поэтом и большим знатоком арабской поэзии. Создается, однако, впечатление, что многие стихи он приводит по памяти — он часто опускает имена авторов, а в одном случае даже приписывает авторство касыды, принадлежащей Абу Таммаму, ал-Мутанабби, что равнозначно, по мнению А. Б. Куделина, приписыванию стихов Пушкина Лермонтову Но главное то, что свою основную задачу ат-Тахтави видит в изучении нового, и переводы и пересказы французских источников, в том числе справочной литературы, занимают в его книге преобладающее место. И соотношение в ней традиционности и новизны меняется от раздела к разделу и зависит от источников, которыми пользовался автор, обращаясь к каждой очередной теме, и от степени критичности его подхода к ним.

В книге, за исключением глав, непосредственно касающихся поездки и первых впечатлений от Франции, нет четкого плана построения, ат-Тахтави хочет вместить в нее как можно больше полезных сведений, боится что-то упустить, для него важно все, вплоть до способов забоя скота на парижских скотобойнях. Расположение материала не определяется даже его значимостью, книга — своего рода энциклопедия Парижа, но при этом в ней постоянно звучит голос автора. К наиболее волнующим его сюжетам Рифа‘а то и дело возвращается, дополняет ранее сказанное, настойчиво проводит свою точку зрения. Дидактический пафос сочинения подкрепляется цитированием мудрых изречений, поучительных сентенций, известных пословиц и поговорок. Как арабских, так и французских.

Состав книги отражается и в ее языке. Ат-Тахтави столкнулся в Париже со множеством новых реалий и понятий, не имевших словесных обозначений в арабском языке. Отсутствие нужных выражений, терминов заставляет его иногда пользоваться французскими или прибегать к описательности, но часто он старается подыскать подходящие слова для перевода названий учреждений, научных, технических, медицинских терминов, явлений общественной и культурной жизни с помощью переосмысления существующих в арабском языке лексических единиц. Именно этот путь оказался в дальнейшем основным способом введения неологизмов из европейских языков в арабский. С одной стороны, включение европейских лексем затруднялось морфологическим строем арабского языка. С другой — использование арабских корней для перевода неологизмов диктовалось особым отношением арабов к своему языку как «к языку Откровения и сокровищнице ценностей прошлого» ( Cachia, 30). Разнобой в терминах, в частности, обозначающих разные типы периодических изданий, театр как феномен культуры и как театральное представление и место, где оно происходит, ощущался у арабов довольно долго. Так, для газеты и журнала единые термины (джарида и маджалла) были приняты лишь в начале XX в. по совету переселившегося в Египет известного филолога, ливанца Ибрахима ал-Йазиджи (1847—1906), сына пионера ливанского просветительства Насифа ал-Йазиджи. Но в египетском разговорном языке прижилось и слово гурнал ( мн. ч. гаранил) в значении «газета». Слово масрах (театр), толкуемое как «место игры и плясок», впервые появилось в большом толковом словаре арабского языка «Мухит ал-Мухит» (1866—1869) ливанского просветителя Бутруса ал-Бустани, но в обиходе часто употребляется и слово тиатр. Случаи вхождения в бытовой язык каирцев «отторгнутых» литературным арабским иностранных слов через каналы устного общения с иностранцами нередки. Так, «рубабеккийа!» (от ит. roba vecchia — старое платье) стало призывным кличем каирских старьевщиков, «мангарийа» (от ит. mangiare — есть) употребляется в значении «еда», «фантазийа» — в значении «празднество».

Арабский язык «Описания Парижа» с точки зрения словарного состава и стилистического разнобоя сравним в известной степени с языком русской письменности XVIII в. Высокий и низкий стили образуют в некоторых местах текста живописную смесь, рифмованная проза перемежается просторечием, слог переводов из французских учебников и справочников заметно отличается от слога цитируемых арабских источников, слова турецкого и персидского происхождения соседствуют с арабскими литературными и египетскими разговорными, с французскими в арабской графике, передающей, иногда искаженно, либо произношение слова по-французски («ал-икимбуктур», «ал-Этазония»), либо его правописание («Васхингтон» вместо «Вашингтон»). Ат-Тахтави стремится к научной точности и ясности выражения, логика развития мысли ему никогда не изменяет. В то же время многозначность арабских корней, размытость значения многих лексем, к примеру, таких часто употребляемых автором, как ‘азим (великий, огромный, знатный, важный, серьезный, великолепный), гариб (чужой, неизвестный, странный, диковинный), ‘аджиб (удивительный, чудесный, замечательный, необыкновенный), сина‘а (искусство, ремесло, профессия, промышленность, производство), фанн (искусство, мастерство, наука, техника, отрасль), амр (приказ, распоряжение, дело, обстоятельство, положение, вопрос), му‘амала (обхождение, обращение, дело, торговля) и т. п., временами создают трудности при переводе. В целом же стиль ат-Тахтави лишен вычурности, тяготеет к простоте и ясности, что и было отмечено французскими рецензентами его сочинения.