Адий Шарипов - На дальних берегах

…Сейчас мы сидим в служебном кабинете Жана Бриера, директора департамента Министерства культуры. Визит наш официальный, и я, исполнив просьбу К. Симонова, перехожу к деловой части.

Директор департамента оживляется, когда речь заходит о том, что нового создано поэтами Сенегала, есть ли свежие стихотворные сборники. Это дело ему больше по душе, и он горячо рассказывает о последних работах своих собратьев по перу. Впрочем, добавляет тут же Жан Бриер, он позволил себе смелость написать для предполагаемой антологии обзорную статью о достижениях сенегальской литературы. Как, спрашивает он, подойдет?

Милый предупредительный Жан! Как всегда, он угадывает наши затаенные желания. Мы только что хотели обратиться к нему с просьбой написать как раз такую статью.

— А свое? — спрашиваю я. — Свои стихи вы дадите для антологии?

Жан стеснительно почесывает щеку. Видите ли, поясняет он, антология должна представлять сенегальских поэтов, а он, Жан Бриер, гаитянин. Родина его Гаити, и он все время считает себя поэтом родного острова.

Отказ был сделан в очень вежливой, но твердой форме. И уговаривать Бриера, значило нанести невольное оскорбление его чувствам патриота. Как поэт он принадлежит своему народу и представляет только Гаити.

В запасе у нас было еще одно предложение для Жана. В июле нынешнего года в Москве планируется провести симпозиум переводчиков советской литературы на все языки мира. Ожидается приезд литераторов со всех концов земного шара. От имени Союза писателей мы пригласили приехать в Москву Жана Бриера. Все расходы Советская страна берет на себя. От Бриера требуется лишь согласие.

И вновь смущенно почесывая щеку, Жан деликатно отклонил наше предложение.

— Если бы я был сенегалец! — с затаенной горечью воскликнул он. — Пусть едет кто-нибудь из здешних. В Москву поехать каждый рад.

Видя наше огорчение и словно извиняясь за свой отказ, Жан Бриер стал оживленно рассказывать о планах своей предстоящей работы. Он все равно приедет в Советский Союз, потому что задуманная им книга связана с Россией и с образом В. И. Ленина, человеком, чей гений создал из отсталой полуколониальной страны могучее государство социализма. По предварительным замыслам Бриера книга составит 10 печатных листов. Он уверен, что, изданная на французском языке, она найдет громадную читательскую аудиторию не только в Сенегале, но и во всех странах пробуждающейся Африки. Волнуясь, Бриер говорил о том, насколько увлекает его работа над всем, что связано с именем В. И. Ленина. Не случайно, подчеркнул он, именно Сенегал является соавтором резолюции ЮНЕСКО о праздновании столетия со дня рождения В. И. Ленина. Уже как директор департамента Жан заверил нас, что столетний юбилей великого гения пролетарской революции будет широко отмечаться в республике Сенегал.

Через несколько дней Бриеру предстояло уехать в служебную командировку, и он просил без стеснения сказать ему, чем он может помочь. У нас еще оставался не совсем ясным состав авторов намечавшейся антологии.

— Диоп, — сразу же сказал Жан. — Вы должны обязательно поговорить с Диопом. Это второй поэт после Сенгора. Уверяю вас! Великолепный мастер и прекрасный человек. Впрочем, вы сами увидите. Идем! Едем к Диопу!

И, как всегда заражая нас своей неиссякаемой энергией, Бриер поднялся и устремился из кабинета.

«Бираго Диоп — зеленый стебель, взошедший в саваннах Сенегала, — прочитал я проникновенные слова, посвященные одному из старейшин сенегальской поэзии. — Он слушает голоса воды и огня, речь камней и деревьев, он слушает плач травы и стоны в лесных дебрях. Он учит уважать каждую живую тварь и каждую неживую вещь. Ибо все они взаимосвязаны, все являются частицами одного великого целого».

По профессии Бираго Диоп — ветеринарный врач. Словно добрый доктор Айболит, он исцеляет животных, которых дакарцы приводят к нему в лечебницу: баранов, собак, лошадей. Мне кажется, профессия Диопа сильно сказалась на его поэтическом видении окружающего мира, на его душевном настроении.

Машина остановилась на одной из тихих зеленых улочек сенегальской столицы. В стороне от проезжей части в густой зелени сада виднелся небольшой домик. К нему вела узенькая дорожка.

Когда мы выходили из машины, из домика показалась изысканно одетая дама в черных светозащитных очках. На руках она держала лохматую собачонку. Дама села в поджидавший ее лимузин и уехала.

Первая комната в домике оказалась приемной. Далее находился кабинет врача, рядом небольшая комната, что-то вроде аптеки.

Нас встретил старый лысый человек в больших роговых очках. Просторный белый халат казался на нем несвежим. Он только что завернул кран и вытирал вымытые руки.

Мне бросилась в глаза глубочайшая усталость, которую выражало лицо хозяина. Усталый взгляд, горькая складка вокруг рта, вялая, вполголоса манера говорить. Напрасно мы пытались хозяина втянуть в оживленную беседу — нет, он предпочитал больше слушать, чем говорить. Однажды на его столике зазвенел телефон, он поколебался: брать или не брать трубку? — снял ее и, что-то выслушав, коротко ответил на каком-то непонятном, певучем языке. Не по-французски.

Поэзия — стихия поэта, но и при упоминании о стихах Диоп ни капельки не оживился. Мы попросили его почитать, и он, потерев худой нервной рукой огромный выпуклый лоб, тихим слабым голосом стал на память произносить мелодичные грустные строки:

В соседней, похожей на лабораторию комнатке осторожно двигался единственный помощник доктора. Иногда чуть слышно звякали металлические инструменты. В кабинете Диопа было прохладно, посетителей больше не было, и хозяин, морща лоб, чтобы припомнить полузабытые строчки, читал:

— Нет, — вдруг сказал он и, нетерпеливо прищелкивая пальцами, поторопил собственную память: — лучше вот это.

Он умолк, устремив взгляд в окно, почти совсем завешенное густой листвой деревьев сада. Молчали и слушатели. Я вспомнил слова Бираго Диопа, взятые им эпиграфом к своей популярной книге «Сказки Амаду Кумба»: