Тимофей Гуженко - Океан. Выпуск четвертый

Возле причалов нас поджидал командир дивизиона сторожевых катеров капитан-лейтенант Сипягин. Котанов уже рассказал мне его военную биографию, и я с уважением смотрел на высокого смугловатого человека, награжденного двумя орденами Красного Знамени, участвовавшего в обороне Одессы, Севастополя, Керчи и Новороссийска.

Мы очень быстро согласовали таблицу взаимодействия, и я с удовлетворением отметил, как смекалисто ухватывал Сипягин суть предстоящей боевой задачи.

Побывали мы в этот день и в полку штурмовой авиации, которым командовал молодой, но уже удостоенный звания Героя Советского Союза капитан Мирон Ефимов. Мы с ним были знакомы, и, уточнив свои действия по поддержке десанта, Ефимов попросил меня устроить ему встречу с майором Куниковым. Дело было в том, что жена Мирона, Аня Бондаренко, находилась в нашем отряде и, конечно, собиралась идти в десант. Но муж знал, что она готовится стать матерью.

Случай был не ординарный, и вечером я свел Мирона с Куниковым. Через полчаса Мирон зашел ко мне и дружески обнял за плечи:

— Все в порядке. Спасибо! А за поддержку с воздуха не беспокойтесь. Мои соколы не подведут.

Я поглядывал на своего командира и удивлялся, что он в тридцать один год выглядел гораздо мудрее и старше своих сверстников. До войны Цезарь Львович закончил три курса Военно-морского училища имени М. В. Фрунзе, МВТУ имени Баумана и Промышленную академию. В двадцать шесть лет он стал главным инженером Наркомата машиностроения СССР. Затем работал главным редактором газеты «За индустриализацию». Имел бронь как нужный специалист, но разве таких, как он, возможно удержать в тылу? Добился назначения командиром отряда водных заграждений армии, потом был переведен в Азовскую флотилию на должность командира отряда катеров, а позже стал командиром отдельного батальона морской пехоты. Неудивительно, что именно на него пал выбор командования и ему доверили отряд особого назначения.

Расчет моего корпоста принимал участие во всех тренировках и учениях десантного отряда. Для нас начались бессонные ночи и изнурительные дни. Выходы на катерах в штормовое зимнее море, высадки на каменистое необорудованное побережье. Мокрые, в обледенелой одежде, упрямо шли мы навстречу пронизывающему ветру, стреляли, бросали гранаты. Все мы понимали суворовскую заповедь: чем больше прольешь пота на учении, тем меньше крови в бою.

Почти каждый вечер в отряд наведывались старшие начальники. У нас побывали командующий Закавказским фронтом и члены Военного Совета фронта, руководство Черноморского флота и 18-й армии. Особенно приятное впечатление произвел на меня да и на всех десантников начальник политического отдела этой армии полковник Леонид Ильич Брежнев. Очень просто и доверительно говорил Леонид Ильич о необходимости перехитрить и застать врага врасплох, о том, что умение и смекалка каждого бойца — залог сохранения его собственной жизни и жизней товарищей.

В эти же дни мы узнали о потрясающем военном событии — разгроме гитлеровцев под Сталинградом. На митинге выступили Куников и Старшинов, призывая и нас бить врага по-сталинградски. По возбужденным лицам командиров мы поняли, что и наш черед идти в бой не за горами. Не знали мы только до сих пор, на каком участке побережья нам предстоит высадиться.

И вот на следующий день после митинга нам подали крытые машины, и мы, командиры, поехали на рекогносцировку. Но куда? На мыс Пенай, прямо на КП батареи, на которой я совсем недавно служил. Я хорошо знал соседнее с мысом побережье и еще до раскрытия недавней тайны точно угадал место высадки. Но все равно я с волнением слушал задания, которые давали Куников и Котанов каждому командиру боевой группы, внимательно рассматривал в сильный бинокль узкую полосу побережья от мыса Любви до основания Суджукской косы.

Дерзким и вместе с тем простым был план броска десантников во вражеский тыл. И хотя в боевом приказе этого не было сказано, но мы догадывались, что конечной целью операции было освобождение Новороссийска силами армии и флота. Нам же надлежало посеять панику в тылу врага, отвлечь его внимание от направления главного удара.

И вот наконец пробил назначенный час.

3 февраля, после обеда, отряд построился в две шеренги, и после переклички капитан Котанов доложил командиру, что отряд построен.

Куников со Старшиновым медленно обошли строй, потом командир обратился к нам с краткой речью. Он не скрывал всей трудности предстоящей задачи.

— Скоро мы лицом к лицу встретимся с врагом, — говорил он. — Вооруженный до зубов, он сидит, окопавшись на исконном нашем берегу. И хотя каждый из нас по опыту и военному мастерству сто́ит трех бойцов, думать о легкой победе глупо. Предстоят упорные, кровопролитные бои. Готов ли каждый из вас к таким испытаниям? — спросил Куников и сделал паузу. Внимательно оглядел молчаливый строй и продолжал: — Все вы добровольцы. Кто считает, что не выдержит испытаний, может в десант не идти.

Щадя самолюбие людей, он не стал приказывать им выйти из строя, сказал:

— Ровно через десять минут прошу снова построиться. Тем, кто не уверен в себе, в строй не становиться. Они будут отправлены в свои части как прошедшие курс учебы… Товарищ капитан Котанов! Распустить бойцов на перекур и через десять минут построить вновь! — распорядился командир.

Когда отряд построился, недосчитались всего лишь двух человек.

Потом Старшинов зачитал текст клятвы, последними словами которой были:

«…Нашим законом есть и будет только движение вперед. Мы победим! Да здравствует наша победа!»

Под клятвой первыми поставили свои подписи Куников, Старшинов, Котанов. Потом в строгом и торжественном молчании поочередно расписались все остальные бойцы и командиры отряда.

Товарищ Л. И. Брежнев, участвовавший в подготовке десанта, пишет в книге «Малая земля»:

«Мысленно возвращаясь к тем штормовым дням, вспоминая суровую клятву, я всегда испытываю душевное волнение и гордость. История знает немало героических подвигов одиночек, но только в нашей великой стране, только ведомые нашей великой партией, советские люди доказали, что они способны на массовый героизм».

Поздно вечером отряд подошел к пирсу, где уже стояли готовые к приему десантников катера. Совершенно верно пишет Леонид Ильич Брежнев, что он не видел на пристани ни одного хмурого лица, лица были скорее веселые, в них читалось нетерпение.

Я со своим корректировочным постом погрузился на флагманский катер. Вслед за нами отошли ведомые, растворился в темноте оставленный берег: затемненный Геленджик и призрачные горы. Штормит, на волне маленькие катера, валкие. Медленно тянутся минуты перехода, но вот катера замедляют ход, из строя кильватера они выстраиваются в линию фронта. В рубке флагмана тесно, плечом к плечу стоят старший лейтенант Крутень, Сипягин, Куников, Старшинов, Котанов и я.