Жан-Батист-Бартелеми Лессепс - Лессепсово путешествие по Камчатке и южной стороне Сибири

Она расположен к юго-западу от Гижиги, на расстоянии четырёхсот сорока вёрст, в небольшом лесу, через который протекает река Туманы. Три юрты, столько же деревянных амбаров и дюжина балаганов составляют весь острог, население которого составляет двадцать семей. Хотя река изобилует рыбой [185], я видел, как жители, то ли от лености, то ли от какого-то извращённого вкуса, питаются берёзовой корой, пропитанной китовым жиром.

Непогода продолжалась в течение 15 и 16 апреля; но даже если бы мы хотели, то не могли продолжать путь, так как наши олени были не в состоянии везти нас дальше. Умиавин не осмеливался признаться в этом, но его печальный вид говорил мне то, что он пытался скрыть. Когда я сказал ему об этом, он стал извиняться, как будто я имел право жаловаться, что он не может проводить меня, как намеревался, до Ямска. Мне было очень трудно дать ему понять, что я вполне удовлетворён его старанием и благодарю его за все его услуги. Мне даже пришлось изобразить недовольство, чтобы он принял кое-какие подарки, которые я считал себя обязанным прибавить к плате за провоз.

По его совету я уговорил жителей продать мне всех собак, которые у них были, но при всём их старании они могли достать только очень небольшое количество. Так что мне ничего не оставалось, кроме как запрягать молодых собак и даже беременных самок. Великодушие этих людей дошло до того, что они предложили мне часть своей сушёной рыбы, которой у них и так не было в избытке.

17-го ветер стих, но небо всё ещё было затянуто зловещими тёмными тучами. Тем не менее, я простился с Семёном Умиавином и моими хозяевами в Туманах и отбыл в час дня со своим эскортом и всем моим багажом в пяти открытых санях. Каждая упряжка состояла из восьми или десяти собак. Я взял ещё одного человека себе в возничие, так как у меня уже не было ни сил, ни терпения делать этим самому; это занятие совершенно меня измотало.

Вскоре мы вышли к морю, по которому решили обойти горы на побережье, пройти которые обычным путём было чрезвычайно трудно. Не успели мы пройти и пятнадцати вёрст, частью по льду, частью по берегу, как, к счастью для нас, пришлось возвратиться, так как начался снегопад, а ветер задул с такой силой, что сбивал с ног собак и чуть не переворачивал сани. Мои проводники поздно сообщили мне об опасности, а теперь из-за боязни заблудиться предложили нам укрыться в заброшенном юрте, находившейся не так далеко и хорошо им известной.

Юрта находилась на небольшой реке под названием Йованна [186], в двадцати верстах от Туманов. Мы были сплошь залеплены снегом и сильно замёрзли, когда добрались до неё. Нам всем не терпелось спуститься вниз, чтобы укрыться от бури, но тут мы обнаружили, что вход в неё завален снегом глубиной в четыре фута. Наскоро разобравшись с упряжками, мы взяли, за неимением лопат, свои снегоступы и стали отрывать проход. Эта работа заняла у нас целый час. Там не было лестницы, но самые отчаянные спрыгнули вниз, а остальные последовали за ними. Мы наткнулись на замороженные туши тюленей, некоторые были наполовину обглоданы, скорее всего, хищными зверями, которые превратили это подземное жилище в свое зимнее логово. Кожаный невод в углу юрты была единственным признаком того, что здесь жили люди. Наверное, местные коряки пользовались этой юртой в качестве склада. Все стены были в сосульках, так что, по правде говоря, жилище это больше походило на ледник. Оно было квадратной формы размером десять на десять и глубиной пять футов.

Пока мы занимались тем, что перекладывали тюленьи туши, чтобы освободить место для ночлега, проводники привязали наших собак [187]и дали им еду; вскоре был разведён огонь, и, согревшись и поужинав, я растянулся на кожаной сети, которую мы нашли в юрте. Тюлень под моей головой служил мне подушкой. Спутники последовали моему примеру, и, если не считать неудобством некоторую тесноту, мы провели ночь очень хорошо. Коряки жались друг к другу в своём углу и не могли вытянуться во весь рост; но они не жаловались и, казалось, не замечали каких-либо неудобств. Они спали, сидя на корточках, как обезьяны, закутавшись с головой в парки и упёршись локтями в колени; в такой позе, как видно, им было совершенно комфортно.

На следующий день ветер не стих, но поменял направление, и это было тем более неприятно, что теперь он загонял дым в юрту так сильно, что мы были вынуждены зажигать огонь только на время готовки еды.

Я решил спастись от вездесущего дыма и выйти подышать свежим воздухом, но не успел я ступить из юрты, как меня чуть не сбило с ног. У господина Киселёва, сопровождавшего меня, ветер сорвал шапку. Он бросился было догонять её, но это было бесполезно: на расстоянии пятнадцати шагов он совершенно потерял из виду наше убежище и смог найти дорогу назад только по крикам, которыми мы его звали.

Наконец нам удалось соорудить из снега достаточно высокий вал у входа, чтобы улучшить выход дыма. Теперь мы могли жечь костёр без перерыва, днём и ночью, но, несмотря на все старания, мы все мёрзли. Теперь к холоду прибавилась ещё ужасная сырость. Огонь постепенно растопил сосульки на стенах, на наши головы постоянно капало, а под ногами потекли ручьи. Ко всем нашим несчастьям ещё начали таять тюленьи туши, распространяя зловоние. Наших собственных испарений [188]было более чем достаточно, чтобы сделать наше убежище сущей преисподней. Так как очистить воздух было невозможно, мы попытались по крайней мере избавиться от тюленей. Проводники предложили кормить ими наших собак, и я тут же согласился, тем более, что скудость наших запасов вяленой рыбы не позволяла нам транжирить. Присвоив, таким образом, себе то, что досталось нам по случайности, я, несомненно, причинил убыток неизвестным мне обитателям этой местности; но когда дело доходит до крайностей, эгоизм иногда простителен.

Сгорая от нетерпения продолжить наше путешествие, я послал своих коряков посмотреть погоду. Через пару минут они спустились, совершенно залепленные снегом, и такие замёрзшие, что не могли открыть рта. Их рассказ соответствовал их печальному виду; но из всех их восклицаний меня больше всего поразило то, что скалы, которые были в нескольких шагах от нашей юрты и хорошо различимы накануне вечером, теперь совершенно исчезли из виду.

20-го числа, когда погода стала спокойнее, и снегопад почти прекратился, я приказал готовиться к отъезду. Наши собаки были запряжены, и мы уже вылезли из юрты, когда страшный порыв ветра нарушил все наши планы. Снег повалил так же густо, как и до этого, и нам пришлось побыстрей ретироваться, радуясь, что не ушли далеко от укрытия. Почти сразу же я почувствовал себя больным. Я не знаю, было ли это вызвано внезапным переходом от холода к жаре, или гнилостным воздухом, которым я дышал все эти дни, или досадой от очередной неудачи, но я пробыл без чувств почти четверть часа. Усердие моих людей проявилось и в этом случае: чтобы привести меня в чувство, один окатил меня водой, а другой так энергично натёр мне виски снегом, что, кажется, содрал кожу.