Жан-Батист-Бартелеми Лессепс - Лессепсово путешествие по Камчатке и южной стороне Сибири

У подножия горы мы столкнулись с ещё одним затруднением — лёд на море был разбит. Как же рисковали мы ночью! Мои проводники были напуганы не меньше, чем я сам. «Что же теперь будет? — восклицали они. — Нам как раз предстоит самая опасная часть пути!». Скрывая свое беспокойство, я попытался ободрить их. Некоторое время мы продолжали свой путь вдоль берега; печальное молчание царило среди моих людей, на лицах их застыло выражение ужаса.

Примерно через полчаса человек во главе нашего отряда вдруг остановился, воскликнув, что дальше идти нельзя. Сначала я подумал, что он преувеличивает трудности от страха, и послал моего солдата Голикова с одним из самых опытных моих проводников, чтобы узнать в чём дело. Они вскоре вернулись и подтвердили дурную весть. Голиков посоветовал вернуться и попытаться найти дорогу по суше, но мои проводники отвергли его совет, заявив, что с этой стороны почти невозможно взобраться на гору, которую мы только что миновали, и что даже если нам это удастся, путь будет слишком трудный, а также опасный из-за быстрой оттепели и их плохого знакомства с местностью. В заключение они предложили бросить сани, взять только самое ценное из моего имущества и пересечь залив, перепрыгивая с одной льдины на другую. Но течение уже начало приводить их в движение, льдины стали отделяться друг от друга, поэтому я не проявил большой охоты к такому способу передвижения, к которому, однако, часто прибегают местные жители. Я не знал, что мне делать дальше, и в конце концов решил сперва попробовать найти какую-нибудь подходящую тропинку вдоль воды.

Берег, который я увидел, представлял собой непрерывную скалу, отвесно падающую в море, и, естественно, не имеющую ни малейшего намёка на какую-нибудь тропку. Море, унеся с собой горы льда, сковывавшего его поверхность, оставило на скале горизонтальную ледяную полку не более двух футов шириной, а местами не более одного, и едва ли один фут толщиной. В восьми футах под этим своеобразным карнизом ревели волны, бьющиеся о скалу, и всюду в море виднелись бесчисленные рифы и отмели в нескольких футах под его поверхностью.

Я не стал отвлекаться на столь драматическое зрелище и забрался на сомнительный карниз. Прочность его показалась мне достаточно убедительной, и я осторожно двинулся по нему, повернувшись лицом к скале. На ней не было ничего, за что бы можно было зацепиться руками, но время от времени попадались узкие полости, в которые я втискивался, чтобы перевести дух. В карнизе то и дело попадались небольшие щели, а в некоторых местах лёд полностью отсутствовал, оставляя брешь длиной в два-три фута. Признаться, сначала мне было страшно, и я перешагивал через них, дрожа от волнения: малейшее неверное движение, самая незначительная случайность могли погубить меня. Мои спутники смотрели на меня, затаив дыхание. Это продолжалось с три четверти часа, в конце концов я достиг другого конца скалы, и не успел я туда добраться, как уже забыл об опасностях и думал теперь только о своих депешах. Они остались под присмотром моих людей, но только я один мог взять на себя ответственность за их сохранность. Проведённый мною эксперимент ободрил меня, и, гордясь своим достижением, я без колебаний проделал обратный путь.

Мои люди, однако, осудили моё поведение, назвав её безрассудством; они, кажется, даже удивились, увидев меня снова. Я не скрывал от них, что этот путь опасен. «Но если со мной ничего не случилось, то почему же, — спрашивал я их, — вам не последовать за мной? Я ещё раз попытаюсь это сделать и надеюсь, что по возвращении ваши опасения развеются, и вы будете готовы последовать моему примеру».

Не теряя времени, я взял свой кожаную сумку и шкатулку с депешами. Два моих солдата, Голиков и Недорезов, ловкость которых была уже испытана, согласились сопровождать меня. Без их помощи, я думаю, было бы невозможно сохранить этот драгоценный груз; мы несли его по очереди, передавая друг другу или оставляя его в углублении скалы для идущего следом. Я не могу выразить словами, что я чувствовал всё это время; каждый раз, когда несущий его переступал через разрывы в карнизе, мне казалось, что шкатулка вот-вот упадёт в море. Двадцать раз она был на грани того, чтобы вырваться из наших рук, и я чувствовал, как кровь застывает в моих жилах, как будто я видел саму смерть, глазеющую на меня из бездны под ногами. Действительно, я не могу сказать, что бы я сделал от отчаяния, если бы имел несчастье потерять её. Я не успокоился, пока, наконец, не положил бесценный груз в безопасное место.

Очередная удача внушила мне такую уверенность, что я уже не сомневался в возможности перенести таким же образом наши сани. Я поделился своими соображениями с моими солдатами: воодушевлённые моим примером и успехом их первой попытки, они бодро вернулись со мной за нашими упряжками. По моему приказу часть собак распрягли; затем к четырем углам саней привязали длинные кожаные ремни, которые я велел держать тем, кто шёл впереди и позади каждой нарты. Вскоре мы убедились в полезности этой меры предосторожности; наши сани иногда были шире карниза и, следовательно, держались только на одном полозе, так что без надёжной поддержки груз неминуемо опрокинул бы их в воду. В иных местах карниз, как я уже говорил, полностью исчезал, тогда нужно было быстро приподнимать их на руках. Мускулистые руки моих проводников едва справлялись с весом, и иногда мы все спешили друг друга на помощь. Ко всем трудностям прибавлялось то, что не было никакой возможности удержаться за скалу; кроме того, мы постоянно боялись, что один из нас утянет вниз другого или что карниз вдруг обломится под нашими ногами.

Затем мы ещё раз вернулись за остальными собаками. Казалось, эти бедные животные лучше нас понимали степень опасности, так сильно они лаяли и не желали идти, особенно в трудных местах. Бесполезно было подбадривать их голосом, нужно было подгонять их ударами или силой тащить за собой. Среди них было четверо, которые от неловкости или страха не могли перепрыгнуть, через разрывы карниза, как остальные. Один пёс погиб на наших глазах, и у нас не было возможности помочь ему [199], второй удержался за лёд передними лапами, и одному из проводников, при поддержке своего товарища, удалось спасти его; ещё двоих удержали от падения за их постромки.

Эти переходы туда и обратно стоили нам семи часов непрестанного труда и волнений. Как только мы оказались вне опасности, мы возблагодарили небеса, как и всякие, спасшиеся от смерти. Мы все крепко обнялись, словно каждый из нас был обязан своему товарищу спасением жизни. Короче говоря, счастье наше было так велико, что у меня не хватает слов, чтобы описать его!

Мы поскорее исправили беспорядок в нашем снаряжении и немедленно двинулись по каменистой дороге, ширина и твёрдость которой избавили нас от всякого беспокойства. Примерно через два часа, на небольшом расстоянии от острога Армань [200], мы встретили несколько упряжек, возвращавшихся пустыми в Олу, и которые, конечно, не имели другого пути, кроме того, которым мы только что проехали. Мы рассказали проводникам об ожидающих их трудностях и пожелали им такого же успеха.