Жан-Батист-Бартелеми Лессепс - Лессепсово путешествие по Камчатке и южной стороне Сибири

Мой проводник, имевший звание сержанта, общался с этими несчастными лишь настолько, насколько это было необходимо. Чтобы добиться повиновения, он часто пользовался своей палкой, и мои увещевания не могли удержать его от этих выходок, которые он в шутку называл «господствующим над ним грехом» [308]. Однажды он чуть было не поплатился за свою жестокость. В тот раз мы прибыли на станцию и не нашли там лошадей; человек, который должен был этим заниматься, позволил себе «дерзкое преступление» — он отлучился за сеном. Мы прождали два часа, но он всё не появлялся; наконец проводник решил сам, вместе с солдатом, отправиться и забрать первых попавшихся лошадей. Примерно через полчаса они вернулись в очень сердитом настроении с единственной лошадью, за которую им пришлось побороться. Пока они рассказывали об этом, человек, который, как они уверяли, сам напал на них, прибежал ко мне жаловаться, что ему оторвали половину бороды. Вскоре меня окружили человек пятьдесят, собравшихся неизвестно откуда, ибо, приехав в деревню, мы не видели никого, кроме старосты. Все они наперебой ругались на проводника; я долго пытался вставить хоть слово, но меня никто не слушал. Проводник, вместо того чтобы помочь мне успокоить их, увидев, что станционный смотритель вернулся с поля, набросился на него с побоями за задержку, которую он нам причинил. Человек, у которого была вырвана борода, вознамерился защитить своего товарища, но солдат по приказу проводника помешал ему, и я теперь был вынужден освобождать бородача из его рук. Криками и уговорами я наконец умерил ярость сражающихся. У меня были все основания похвалить себе за выдержку; зрители пришли в такую ярость от того, как обошлись с их односельчанином; что они наверняка убили бы нас, если бы я немедленно не приказал двум моим неосторожным слугам вернуться в кибитку, а смотрителю поспешить запрячь лошадей. Толпа жаждала погнаться за ними, но в конце концов мне удалось её успокоить, и они удовлетворились руганью. Я поспешно уселся в кибитке и вздохнул свободно только когда мы оказались вне пределов их досягаемости.

Я боялся, что и дальше нас будут ожидать подобные инциденты; но до самого нашего прибытия в Томск, города на краю этой равнины, мы не встретили никаких мятежных проявлений. Мои люди горели желанием донести свои жалобы до исправника и, к моему великому огорчению, призвали меня в свидетели. Этот офицер объяснил мне, какое опасное влияние этот случай может оказать на порядок и послушание, если эти барабинские ссыльные не будут сурово наказаны; поэтому он приготовился отправиться туда, чтобы наказать их в назидание другим.

Вскоре возможность забыть об этом неприятном происшествии дал мне визит к томскому коменданту. Я узнал в нем француза по фамилии де Вильнёв [309]; он был в чине полковника и принял меня как соотечественника. Не выразить словами нашу взаимную радость от встречи. Я думал, что уже нахожусь во Франции!

Город Томск довольно чист; он стоит частично на возвышенности, где и находится дом губернатора, другая его часть спускается к реке Томь. Мы остановились в нём только на время, необходимое для ремонта колёс.

По пути мы встречал много отрядов ссыльных и каторжников [310], и мне советовали быть с ними настороже. Поскольку побеги среди них часты, крестьяне вынуждены преследовать их как из чувства долга, так и ради собственной безопасности. В действительности для этих преступников нет ничего легче, чем сбежать по дороге; их, правда, хорошо охраняют, но они не закованы в кандалы. На лесной дороге я видел однажды такой отряд человек в восемьдесят, они шли группами от четырёх до шести мужчин и женщин, на расстоянии до двух-трёх вёрст друг за другом. Потом их распределят по разным рудникам Сибири: эти направлялись в Нерчинск.

Мы пересекли главные реки этой провинции, такие как Ока [311], Енисей, Томь, Обь. На последней мы чуть не утонули на маленьком пароме, который был в таком плачевном состоянии, что на середине реки наполнился водой. Нам было бы не спастись, если бы не лодка, которую я предусмотрительно привязал к парому, и другие, на которых к нам быстро приплыли на помощь местные жители.

Прежде чем прибыть в Тобольск, мы дважды переправились через Иртыш, последний раз около устья Тобола. Этот большой город, расположенный на слиянии этих рек, был одним из самых красивых городов Сибири, но недавно стал жертвой пожара, который уничтожил бо́льшую его часть [312]. До этого он состоял из двух частей: верхнего и нижнего города; одна из них, построенная на вершине горы, представляла собой множество прекрасных каменных зданий; другая состояла из деревянных домов, которые первыми были поглощены пламенем. Мало-помалу огонь добрался до верхней части города и каменных домов, где от них не осталось ничего, кроме стен. Я не задерживался на этой печальной сцене; впечатление, которое она произвела, было столь глубоким и сильным, что я никогда не забуду того ужаса в глазах жителей города, которые от мала до велика трудились неутомимо, но в скорбном молчании, чтобы возместить свои потери. Следы пожара уже начинают исчезать, и фундаменты некоторых домов и лавок, заново отстроенные из камня, возвышаются над землёй: вероятно, и остальная часть города будет восстановлена столь же основательно.

Выехав из Тобольска, мы в третий раз переправились через Иртыш и добрались до Екатеринбурга, где пробыли двадцать четыре часа, чтобы снова починить нашу кибитку. Я потратил это время на посещение золотого прииска и места, где чеканят медные деньги.

Я отсылаю читателя к уже цитированным мною авторам для описания поселений черемисов, чувашей, вотяков [313]и татар. Об этих последних я скажу только, что чистота внутри их домов меня поразила, несомненно, ещё и потому, что я слишком привык к противоположному среди камчадалов, коряков и других. Татары эти ведут оседлый образ жизни; они земледельцы, хлеба и скота у них довольно; религия, которую они исповедуют — магометанская.

Головные уборы черемисских женщин поразили меня своей необычностью: это полая деревянная шапка длиной в восемь-десять дюймов и шириной в четыре-пять, расположенная у корня волос на лбу, а верхняя часть её наклонена вперёд. Её покрывают сверху белым платком, вышитым или кружевным, предпочтение отдаётся самым ярким цветам и самым богатым узорам. Платок, очень велик и свободно свисает сзади, он окантован длинной бахромой или кружевом из золотой или серебряной нити, соответственно достатку его обладательницы. Остальная часть их одежды больше всего напоминает халат или шлафор.

Нам встретился караван цыган, которые просили у меня денег и сообщили, что они собираются заселить и возделывать участок земли на берегу Волги, недалеко от Саратова.