Пётр Мельников - Они придут завтра

В августе в Оле для поселений Колымы было выгружено три тысячи пудов различных товаров, доставленных из Владивостока пароходом Добровольного флота. Если бы люди Калинкина тронулись обратно в этом же месяце. Это как раз то самое время, когда экспедиция отправится из Олы на Колыму. Калинкин подготовил 140 парт, на каждую погрузил по 12—15 пудов, но двинулся вверх по Оле, мимо лесных сопок, лишь в ноябре. На третьи сутки близ какой-то речки во время пурги попали в наледь. Вытянули оленей на берег и дали им несколько дней отдыха. С Олы перевалили на реку Нух (одни нарты провалились под лед), потом на речку Дондачан и к устью реки Маймачан. Трудным был подъем на Яблоневый перевал. Но вот и он позади. По льду реки Эльген олени побежали веселее. Пора бы передохнуть и людям и животным. Калинкин решил остановиться у зимовья обрусевшего якута Прокофьева. Надо угостить старика спиртом, оставить ему кирпичный чай и продукты. Вперед выслал Макара Медова. В чем дело? Почему он возвратился так скоро и чем смущен?

— Однако, Прокопий спит…

— Умер? — казак истово перекрестился и сам поспешил к зимовью.

Да, во все стороны от жилья лежал нетронутый глубокий снег. Медов шумно втянул в себя воздух.

— Однако, посмотреть надо…

Подошли к двери, разгребли снег. Калинкин первым переступил порог. В темном углу кто-то застонал. Живой! Иссохшие руки и голова старика на тонкой шее не поднимались. Прокофьев что-то хотел сказать, но никто так и не понял его, а вскоре он навсегда затих. Его похоронили по русскому обычаю. Сколько их, этих могил с крестами осталось на дорогах к Колыме!

Юрий Александрович продолжал мысленно прослеживать весь путь Калинкина. Отдыхал он пять дней. С Эльгена и Буюнды спустились легко и — вот она, Колыма. Летом Калинкин сплавлял грузы до Среднеколымска. После 1907 года «Амурское товарищество» раскололось на фирмы Шустова и Коковина-Басова. Медов с Александровым двадцать лет водили транспорты тропами Калинкина.

Это зимой, а летом? И опять же, с Олы на Буюнду, а не на Бохапчу. Неужели летом из Олы нельзя транспортом пробиться на Колыму и не в Среднеколымск, а выше, по реке, туда, где в нее впадает Среднекан?

Макар Медов… Сколько же ему сейчас? 60—70? А может, он подскажет и дорогу, которая выведет экспедицию сразу к Борискину ключу? Надо бы разыскать и Сафейку, дружка Бориски…

Заснул Юрий Александрович на рассвете, и сразу на него навалились тревожные сны.

— Вас, б-бачка, за что а-арестовывал ревком? — без злости, улыбаясь в усы, выспрашивал Сафейку Эрнст Бертин.

— Ты еще молодой… Походи с мое, — скуластое лицо Сафейки почернело, — Ты знаешь, сколько золота я передал ревкому?

— Не п-передал, а к-конфисковали.

Сафейка от обиды согнулся, поджал губы.

— Оставь его, — вмешался Сергей, — все-таки он немало хорошего сделал с Бориской. Якшался с бочкаревцами? А возможно, он просто пытался узнать, можно ли им с выгодой продать золотишко или обменять, на что-нибудь путное…

— Правду говоришь, Сэрэга… Искал овцу, а попал на волка. Бочкарка — поганый человек… Собака жил, собака подох, тьфу!

В меховой одежде, высокий и плечистый, Макар Медов чем-то напоминал прирученного медведя; он доверчиво смотрел умными карими глазами на собеседника, словно ожидая чего-то хорошего, вкусного. Чуть в стороне от него на вешалах вялилась юкола. Ловко работая топором, Макар вслух размышлял:

— Хороший человек Сэргэй, симбирь саха. Совсем как якут! И Степан хороший. Мало говорит, много делает. Тайгу знает. Тундру знает. Лодку делать умеет. Плот делать умеет. Макарку спиртом поил из серебряной рюмки. Как большого начальника поил!

Заслышав чужие шаги, Медов умолк, почтительно пропустил мимо себя Юрия Александровича Билибина. Мгновенно, по-охотничьи приметил: борода золотая, лицо молодое, со смешинкой в зорких глазах, пальцы, ого, медвежьи когти… Умнющий, на то и начальник.

«А все же Сэргэй мне больше по душе. Совсем молодой, не взнуздаешь — на край света умчится. Резвый, неутомимый, отчаянный — молодой олень! Когда-то ему рога поломают, когда поумнеет? А глаза? Какие у него глаза? Карие или каре-зеленоватые? Смеется душевно, открыто, так может смеяться лишь честный в добрый человек. И золото не мутит ему глаза, нет в них хищного блеска, худое лицо не становится чужим и жестоким.

Степан говорил: — Сережке есть было нечего, учиться бросил, на Алдан подался. Вшестером с прииска «Незаметный» привезли полтора пуда золота, сдали, а уже через четыре месяца опять сидели без копейки. Совсем молодой олень. Когда рога обломают, когда жену-хозяйку найдет?

Смешной Сэргэй: шайтана в коробке держит. Накрутит ему хвоста, наподдает по заду, и шайтан хрипло ревет, хохочет злым духом. А то запоет или заговорит, совсем как человек.

А может, Сэргэй сам главный шайтан? Камин читает: найдет камень, поднимет, молоточком стукнет и говорит, говорит как с ним, Макаром, как с Колланахом, как с партизаном Спиридоном. Дурное место Среднекан, и чего там Сэргэй забыл? — горестно думал Макар. — Куда не глянешь — всюду мерещатся блестки золота. Ловушка шайтана. Бориска с Урала от урядника бежал, из Охотска от урядника бежал, а от золотого шайтана не убежал. На Колыме сгиб. Вырыл яму, а из нее — золотой шайтан, схватил Бориску за сердце когтями… Золото мутит разум.

Похоронили Бориску в яме. Так куда там! Выбросил золотой шайтан Бориску из ямы. Вырыли могилу в другом месте. Похоронили второй раз Бориску. Озлился шайтан:

— Мои песок!

И второй раз выбросил Бориску из ямы. Только чистая от золота земля, наконец, приняла истощенное тело старателя.

Сафейка набрел на Борискину яму, в Олу богатым вернулся. Не испугался шайтана, быстро и ловко отрубил ему золотые когти, в банку спрятал. Банку в землю зарыл. Может, Сафейка сам шайтан?

А начальника не перехитрил, — Макар усмехнулся. — Начальник спросил: — Сафейка, где золото искал? — Молчит. — Где спрятал? — Молчит. Посадил в темную юрту — заговорил Сафейка:

— Ваша правда, бачка, одну банку с крупным золотом припрятал.

Выпустили Сафейку, привезли к яме, раскопал, в банке мелкое золото. Начальник хитрый, смеется.

— Сдаешь, постарел, Сафейка, запамятовал, где спрятал крупное золото, — где — мелкое.

Пока нашел когти шайтана, еще несколько банок пришлось вынуть и отдать начальнику».

…Раковский понимал по-якутски. Он не мешал Макару Медову, слушал его рассказ внимательно. Налил вина в алюминиевые стаканчики и первому поднес Колланаху. В ответ Колланах пододвинул ему оленьи мозги. Пища северных богов! Сергей запивал вкусную еду кирпичным чаем. Самовар по-домашнему ласково посвистывал на столе.