Пётр Мельников - Они придут завтра

Смотрим — бабы пришли. Много баб. Зачем бабы? Сэргэй сказал: «И баба человек, хороший человек. Зови баб».

Вошли. Переглядываются, смешки. Сэргэй хитрый — посадил их с почетом, поил из серебряной рюмки, давал подарки. Утром проснулись, смотрим в долину — у юрт коновязи стоят. В гости зовут. Сэргэй говорил: «Пусть сначала к нам». Идут мужчины.

— Здорово! Капсе, догор! — заговорил Сэргэй.

— Здорово, догор! Эн капсе! — говорил Иван Трифонов.

— Бу киги симбирь саха!!! Сахалары биляр… — сказал я.

Сэргэй говорил: «Макар, скажи, кого куда сажать, кому первому подносить». Я говорю, он делает. Иван Трифонов — старший. Первая серебряная рюмка ему.

Колланах одобрительно чмокал губами.

— Пили, ели, тридцать олешек купили. Охотники спрашивают: «Сэргэй, далеко пойдешь?» — «На Колыму». — «Как пойдешь?» Сэргэй брезент разложил, спичкой показал. Вот Ола, вот ваш Маякан, а вот Малтан, Бохапча, а вот Колыма. Одна спичка — одна «кесь» — семь верст. Охотники поняли. Я спички поправлял, охотники спички прибавляли. Спички указали Колыму… Сэргэй карту рисовал. Умная гумага! Раз сказал — долго помнит. Охотники спрашивают: «Сэргэй, зимой пойдешь?» Отвечает: «Летом». Зашумели охотники: «Хороший человек, Сэргэй, а пропадешь. Там на пять кесь — камни. Зимой нарта не проскакивает. В скалах злой дух».

Сэргэй — дикий олень, нет в нем страха. Заладил: «Вы думаете, я хочу умирать? Тридцать пять километров, — ущелье с порогами? Это, пожалуй, маловероятно… Нужно рискнуть — сплыть на плотах… Воды много: проскочим камни». Теперь и Макар Медов верил в удачу: народ в экспедиции смелый, здоровый, сильный, тайгу понимают. Не потеряются. Не пропадут.

Колланах одобрительно чмокнул губами:

— Молодой Сережка, а голова. — Впился глазами в бумагу. Так вот оно что такое карта! Не надо все в голове держать.

Старик засыпал. Он перестал замечать, кто с ним сидит, не слушал, кто что говорит, и весь ушел в свое прошлое. Что это? Или Сергею почудилось? Какая-то мелодия… Хрипловатым голосом Колланах пел про грозного царя с колокольню.

— Почему с колокольню?

— Шкурки собирали. Всем родом. Раз собрали — мало. Два собрали — мало. Урядник злой, кричит: «Наш Николашка с колокольню!» Я видел колокольню в Якутске. Большой царь! Много соболей надо…

Теперь и Макара клонило ко сну, а Колланах все говорил и говорил. Чтобы не свалиться, Макар крикнул в ухо старику:

— Сэргэй камни читает, слыхал? По камню знает, где золото…

Колланах вздрогнул. Какой шайтан научил этого суховатого, упрямого юнца читать камни? Он просит рассказать про камни и, выслушав приметы, насупился. Ему стало не по себе. Колланах видел такие камни. Много камней молочного цвета… Может, Сережку выучили злые духи тундры и он хуже Бочкарки и Авдюшки? Нет, бешеный Бочкарка и дикий Авдюшка грабили, убивали. А этот смеется, как ребенок… Где пройдем, говорит, там завтра город будет, рудник, машина будет. Так стало на Алдане. Колланаху нравится это завтра. И он пошел бы, если бы не болели колени, не глухота.

— Спиридон пойдет. Партизан был. Бочкарку ловил. Тайгу знает. Макарка пойдет. Со мною много ходил. Молодой, сильный, Макарка все знает.

Легко сказать — все знает. Сергей решил испытать стариков. Разложив географическую карту, заговорил о Колыме. Оба внимательно слушали, у обоих в глазах усмешка.

— Однако, мал-мала ошибку давал. Карта неправду говорит. Не там Колыма, ближе на два — три дня пути.

Макарка еще раз спичкой прокладывает путь. Спички извиваются змеей, ползут по тайге, через горы, по берегам речушки, вышли к Колыме.

— Вот как правда, а карта ошибку давала…

У Сергея похолодело сердце. Но ведь карту составляли знающие люди! И все же старики были правы. Как позже выяснил Д. Н. Казанли, в верхнем течении Колыма действительно протекала почти на двести километров восточнее, чем это было указано на старой географической карте.

Сергей не помнит, когда он и как уснул. Очнулся, уже светало, Охваченный беспокойством и недобрым предчувствием, вышел. В поселке протяжно выли собаки. Сергей прислушался: кто-то совсем рядом причитал. Ола и Гадля еще не очнулись ото сна. Вдали чернел овраг, над ним накренился крест, как бы заглядывая в глубокую пропасть, на дне которой были зарыты люди, расстрелянные в Оле на заре Советской власти. Словно из-под земли вынырнул камчадал Николай Бушуев. Покурил. Показывая на крест, с сердцем вымолвил:

— Есаул Бочкарев расстреливал, поручик Авдюшка, пристав Голумбовский, волк Беренс. А зачем крест поставили? Все равно мертвые не встанут. Расстреливал и пьяный орал: «Виват, тунгусское царство! Пусть трехцветный флаг раскинется от Олы до Москвы. Генерал Пепеляй Якутск берет и мы скоро пойдем на Москву». Печник Гатилов на сходке свою линию гнет: на кой шайтан нам тунгусское царство? Пусть Ола сама будет отдельным государством! В народе смех. Бочкарка побелел от злости. Притащили меня к нему. Приставил он дуло к виску, глаза красные:

«Вези в Гижигу! Четыре дня пути. Промедлишь — убью!»

Через четверо суток был в Гижиге. А туда раньше и за девять дней не вымахивали. Заметался есаул, как пойманная змея, а куда убежишь? Из тайги — партизаны, Спиридон с ними. Живым схватили Бочкарева. Скажи, это правда, будто он Сергея Лазо живым в паровозной топке сжег? Бешеный пес, тьфу! Легко подох, побежал, — пуля догнала… А печника Гатилова перехватили на дороге в Гадлю. Убили и в море сбросили. А море его не приняло, на припаек волнами выкатило. С Авдюшкой красноармейцы Петра Григорьева расправились. От Пепеляя тоже мокрое место осталось. Вчера Спиридон сказал мне: «Помогай экспедиции. Хорошо жить будем…» А сам…

Совсем близко снова завыли собаки. Кто-то бросил в них камнем, и они, повизгивая, замолкли… Навстречу Раковскому и Бушуеву крупно шагал Макар Медов. Он был мрачен.

— Дурная примета, Сэрэга… Не ходи на Колыму… Спиридон крепко уснул… Надел два костюма и совсем уснул…

Раковский бросился к палатке, пощупал руку Спиридона. Она была холодна. Старый партизан лежал на спине во весь свой длинный рост, торжественно строгий, в костюмах, застегнутых на все пуговицы. Вызвали доктора.

— Что скажем жене? — спросил Сергей Макара Медова и Николая Бушуева.

— Скажем: хорошо уснул, — спокойно ответил Николай, — сытый уснул. В попом костюме уснул. Сердцем болел. Много лет жил. Плохое пережил, хорошее увидел.

Собак прогнал Степан Дураков. Макар Захарович Медов уважал этого опытного таежника за то, что он умел молчать и молча много делать. Макар отозвал Степана в сторону и зашептал ему на ухо:

— Сэргэю скажи — не пойдем Бохапчу. Спиридон уснул — дурная примета. По реке большие камин. Река шайтаном воет. Зимой на оленях пройдем. Хорошо пройдем. Скажи Золотой Бороде, Зимой хорошо!