Пётр Мельников - Они придут завтра

А кто приживется на колымской земле? Смогут ли расти здесь и рожь, и просо, и помидоры, и капуста, и огурцы?

«Божиею милостью, государевым счастьем и казачьим радением» Ангара открывала два великих пути — один от Илима, ее притока, на Лену и Камчатку, другой — в Забайкалье и дальше, в страны монголов и китайцев.

Новгород, Великий Устюг, Холмогоры, Сольвычегодск, Вага, Тотьма, архангельская, вологодская, вятская и пермская земли, — вона откуда выходили они, отважные землепроходцы.

Россия, Россия… Многолика и загадочна ты, как сфинкс. У тебя и первым ссыльным в Сибирь в 1593 году был медный колокол из Углича. Архиепископ Варлаам тогда же повелел выгравировать на опальном из меди: «Сей колокол, в которым били в набат при убиении благоверного царевича Димитрия, прислан из Углича в Сибирь, в ссылку, в город Тобольск, к церкви Всемилостивейшего Спаса». Колокол отстегали кнутом, «с вырыванием языка и уха», и он, как живой, гудел, протестуя.

Пытать дыбой и встрясками, рвать язык и ноздри, допрашивать «с пристрастием плетей и батожьем», отсекать вместо рук и ног двуперстье или перст на левой руке, или уши и ссылать на вечное житье в места, куда «Макар телят не гонял», — вот какую судьбу уготовили тебе, земля от Урала до Охотского моря. Каторжная Сибирь… «Тавреных коней» — клейменых бродяг и арестантов гнали на пытки пешком в Иркутск за пять тысяч верст из Охотска, за три тысячи верст из Якутска, за девятьсот верст из Нерчинска.

«Ест прошеное, носит брошенное, живет краденым», «Соли-злодейки сусеки стоят, а табаку-цвету ущипнуть нету», «Без соли не сладко, а при соли и дерьмо съешь» — эти и другие пословицы и поговорки родились в гнойниках Сибири — в ее тюрьмах и каторжных рудниках, на солеварнях и заводах, в поселениях навечно.

Золото, добытое руками преступников, не приносило счастья, оно порождало новые преступления.

В 1721 году Петр первый приказал повесить сибирского губернатора Гагарина «за его неслыханное воровство». Сей вельможа удивлял публику своими лошадьми, с серебряными подковами на золотых гвоздях, каретой на колесах, обтянутых коваными серебряными шинами. Гагарин за деньги казнил и прощал, продавал должности.

Иркутский губернатор Немцев сам напустил на своих гостей банду разбойника Гондюхина и начисто обобрал их…

Сколько людей погибло и задохлось в золотом мешке Сибири и Дальнего Севера.

Каторга и ссылка как проказа разрушала земли, раскинувшиеся от Урала до Олы. Разве такой злой и черной доли были достойны они?

Для чего Сергей тогда там, в Кяхте, еще подростком изучал и глотал разные книги и записки обо всем этом с ненасытной жадностью? Ах, да, ведь он брал пример с декабристов. Он хотел досконально знать, как живет народ, во что верует, кому молится, как говорит.

А Колланах и Медов — христиане? Или по-прежнему верят в своих богов?

Солнце — это огненный хрусталь, а луна — водянистый хрусталь, гром и молния — от гнева Будды. На брюхе лягушки стоит святая гора Сумбер и в своих лапах держит четыре части света. Почему надо слушать не шамана, а молиться всевышнему Бурхану, сотворившему первого человека из света ладони своей? Молиться о том, чтобы упаси бог — лягушка не перевернулась?.. «Тогда беда! — стращал в детстве Сережу лама. — Земля задрожит, и весь мир полетит к шайтану!»

«Дитя, ты родилось из моего сердца! О, если бы ты прожило сто лет и наслаждалось здоровьем. О, если б во время жизни, снискав мужество, преодолело все худое и имело богатство, счастье, радость!» Какая мать не молится своим богам о таком счастье своей родной кровинке?

А эти, на колымской земле, как они видят мир?

Схлебывая горячий чай с блюдечка, Колланах пристально заглянул в очарованные глаза молодого парня. Какая жизнь! Нет царя, нет жандарма, нет урядника, нет купца. Кончилась власть людей с волосатым сердцем. Пришли новые и какие-то чудные люди, без кандалов на ногах, по своей доброй воле, «изучать и поднимать» край. А что они знают о нем? Совсем дети!

— Ты все пытаешь — проедешь ли на Колыму? Пройти можно, только не сбивайся. Как показал, так иди. Когда еще тебя на земле не было, большой бачка Коковин и Басов спросили меня:

«Колланах, из Якутска в Охотск пройдешь? Товар дам. Кушать дам, пить дам…»

«Пройду…»

У Сергея так и замерло сердце. Наконец-то старик сам заговорил с ним о самом сокровенном для него. Только бы Колланаху не изменила память. Ведь его маршрутом можно воспользоваться.

— По Лене шел… — неторопливо и глухо рассказывал старик, — по Алдану… От Алдана повернул на солнце — по Юдоме шел… И вот он, Охотск. Купец хвалил, водку давал. Карту просил. Какая карта? Не знаю никакой карты… Тысячу цибиков чая давал. Спирт давал, торопил обратно. Хорошо, довезу твой чай обратно. Два ста, да полста верст тайга… А тут опять Юдома. Воды много. Камни проскочил (Сергей едва успевал записывать. Пороги проскочил, как это важно!). А там Алдан, а там Лена… Семь ден тянули лодки вверх по Лене. И вот он, Якутск. Сам губернатор Осташка спирт давал. Двадцать рублей дарил. «Ты, Колланах, колымский Колумб!» Почему Колумба? Я Колланах!

А Спиридону совсем плохо, даже глаз не открывает.

— Мало отдохнул. Осташка зовет: «Колланах, можешь в Олу попасть?».

«Могу…» — «Да ты подумай! — закричал Осташка, сердитый стал. — Три тысячи верст! Карты нет, тундра… Погибнешь…»

«Какая карта? — говорю. — Почему погибну? Моя земля… Мой народ… Олешек много, ягеля много. Олень — хорошо! С горки — вниз! На горку — и снова вниз! С ветерком! Держись за нарту! Совсем не надо погибать». Пришел в Олу. Много товару, привез. Макарка со мной был, Амосов, Захаров, Артемьев…» И с тобой бы я пошел, Сэргэй, да колени болят. Глаза плохо видят, уши плохо слышат. Скоро совсем старый буду.

«Если бы мне за всю мою жизнь пройти и обследовать хотя бы половину этих дорог! — с завистью думал Сергей, восхищенный безвестным подвигом железного старика. — Будь он грамотным и запиши хоть малую толику того, что встречал и видел в пути, его имя навсегда бы осталось в памяти народов, рядом с именами Дежнева, Стадухина, Хабарова и многих других землепроходцев, добравшихся до Яны, Индигирки, Колымы, до ледяного океана».

Но что это со Спиридоном? Старый партизан схватился за сердце, качнулся, однако усидел. Макар что-то шепнул ему на ухо, помог подняться и отвел в юрту.

— Шибко устал Спиридон, семьдесят зим ему, — оправдывал партизана Макар.

— Мальчишка… Уставать в такие годы… — заворчал Колланах с высоты своих ста лет и стал расспрашивать о том, как Макар с Сергеем закупали оленей в стойбище на речке Маякан.

Медов заулыбался, ласково поглядывая на Сергея.

— Подъехали. Смотрим в долину, юрты есть, а коновязей нет. За что обиделись? Почему не хотят принимать? Сэргэй сказал: «Ставь палатку, не поедем, незваный гость — хуже врага. Спи, утро вечера мудрее». Легли. Сэргэй сказал: «Я слышу голоса». И я слышу голоса. Смотрим — мальчишки. Я хотел говорить: «Идите в юрты, не мешайте спать». Сэргэй говорил: «Не обижай, зови в палатку — угощать будем». Зашли мальчишки в палатку, важные. Сэргэй мальчишек чаем поил, подарки давал. Побежали мальчишки к юртам. — Утуй… Спать, — говорю. — Ложимся. Сэргэй: «Опять я слышу голоса. Вот злые духи: спать не дают».