Пётр Мельников - Они придут завтра

Это было вступление, запев, в котором сарказму еще не было места.

Сергей Дмитриевич не принимал участия в этом коллективном творчестве. Но процесс этот, в котором геологи и так и этак крутили рифму, пока четверостишие не выстраивалось, Сергею Дмитриевичу нравился. Его поражало, как простые мысли укладывались в какие-то узорчатые рифмы и потом декламировались.

Сняв кожаную куртку, высокие меховые торбаза — унты — и наслаждаясь теплом, Сергей Дмитриевич не спускал глаз с огненно-медной бороды Юрия Александровича Билибина. Любопытно, надолго ли у этого человека хватит лирического настроения? Вот-вот, так оно и есть, в голосе Билибина зазвучали нотки сарказма. Геологи задумали и о нем сказать свое слово. Не Баяновы десять пальцев-лебедей выпускали они на вещие струны, а простыми черными карандашами «рокотали славу» Колымскому аргонавту. Любопытно, какие рифмы Юрий Александрович приготовил для себя.

Одевшись потеплее, Сергей Дмитриевич вышел на морозный воздух. Северное сияние полыхало в вышине. Кого оно тешило своей неописуемой игрой красок на этом краю земли? Сочиняя шуриаду, молодые геологи и не представляли еще себе той катастрофы, которая нависла над ними. Но он-то знал, знал, знал! Нет, тут надо что-то придумать. Дальнейшее промедление смерти подобно.

…Из барака вышли Билибин и Улыбин. Молча посмотрела на угасавшие вспышки северного сияния. Билибин, задрав бороду, размечтался. Странный человек, странное свойство характера.

— Сергей Дмитриевич, не вешайте носа… Верьте, придет время — и вот здесь, на этом месте, будут славно жить люди, вдоволь обеспеченные продуктами. По радио они станут слушать Москву, весь мир… — Голос у Юрия Александровича стал мягче и глуше. — И они будут любоваться северным сиянием с истинным наслаждением, с неомраченными мыслями… Как, по-вашему. Сергей Дмитриевич, придет такое время?

— Придет, Юрий Александрович… И приедут они сюда на автомашинах по хорошей дороге, а то на комфортабельных пароходах рекой…

Непременно приедут! И нам надо сделать все для тех, кто придет сюда завтра. И прежде всего выжить самим! Вы, Сергей Дмитриевич, самый выносливый среди нас, лучший ходок Колымы. Вас называют охотником за золотом, сравнивают с индейскими следопытами. Но дело, дорогой, не в эпитетах, а в том, что вас хорошо знают и вас уважают местные охотники. Они понимают вас. Не сумеете ли вы на их транспорте проскочить в Нагаево и срочно направить сюда продовольствие?

Нет, Сергей Дмитриевич не даст погибнуть таким людям, не даст погибнуть делу, у которого вырисовываются такие золотые перспективы. Он шел к эвенам и объяснял им, как мог, просьбу Золотой Бороды. Они вспомнили. Обычай тайги, обычай тундры говорит: помогай, выручай». И они выручали.

— Садись нарта, Сэргэй… — радушно пригласили эвены братья Христофоровы, и олени понеслись быстрее ветра, каким-то седьмым чувством, без карты и компаса охотники находили невидимую тропу и гнали оленей кратчайшим путем к Охотскому морю по занесенному снегом нартовому следу. «Длинный Нос просит — помогай… Золотая Борода просит — помогай. Шумила-та пропадай… Цинга. Увезли к дохтуру — самому главному шаману… Закон тайги, закон тундры…».

С первым транспортом на Колыму отправился Степан Дураков. Его не нужно было уговаривать, он отлично понимал обстановку. Захватив продовольствие, Степан зашел к жене, улыбнулся и спокойно сказал:

— Скоро вернусь…

Грузин Валерий Лежава-Мюрат, старый подпольщик, (три ромба носил в петлице!) — вот кто бы мог выручить Ю. А. Билибина, Сергей Дмитриевич много наслышался о нем еще во Владивостоке. Однако уполномоченный АКО был далеко. В РИКе же все новички. Сергей Дмитриевич направился в Ольский райком партии. Там он высказал все, что у него наболело и накипело на душе.

— Мы послали в Среднекан собачий транспорт… Мобилизуем оленей.

— Да кто же за пятьсот километров в глубь материка посылает собак? Если вы плохо прислушиваетесь к тому, что мы говорим, то хоть посоветовались бы с Макаром Медовым, с местными охотниками! Собак в пути кормить надо? На пятьсот километров им только бы увезти корм для себя. А люди на Колыме скоро начнут есть друг друга.

— Понимаем, Сергей Дмитриевич. Поможем вам спешно отправить грузы на Колыму на оленях, любым транспортом. Теперь вообще вам будет легче; вам радист, наверное, уже сообщил, о том, что к нам едут дальстроевцы. Директор Берзин уже здесь, он весьма интересуется вашей работой.

— Какой Берзин? Я слышал об Августе Берзине, первом комиссаре народной охраны Первого Ревкома Чукотки, но его, кажется, убили в двадцатом году.

— Это другой Берзин. Бывший командир Первого легкого артиллерийского дивизиона латышских стрелков. Тот самый, что, как щенка, одурачил Роберта Локкарта, английского дипломата в Москве, Принял из рук английского офицера миллион двести тысяч рублей и передал их в ЧК Ф. Э. Дзержинскому. Пять, десять миллионов рублей обещал ему Локкарт, если он поднимет восстание в Москве, отправит два полка латышских стрелков в Вологду и поможет англичанам захватить лесной Север, если убьет Ленина, арестует членов ВЦИК и СНК и передаст их в распоряжение английского десанта в Архангельске. А там они уже расправились бы с ними, как с бакинскими комиссарами в песках Туркмении. Глупый Локкарт полагал, что временно лишенные родины латышские стрелки станут наемными продажными солдатами. Но латышские стрелки были и остались верными солдатами революции!

Разговор в райкоме партии окрылил Раковского. Если все, что он там услышал, — правда, то лучшего директора «Дальстроя» пожалуй, и не найти. Только такой человек железной воли сможет поставить дело освоения этого края по-государственному — широко и основательно.

Эдуард Петрович Берзин принял Сергея Дмитриевича Раковского и Марка Абрамовича Эйдлина запросто. Это сразу как-то успокоило педантичного Эйдлина, старого спеца, классического представителя интеллигенции старой формации. Ему почему-то представлялось, что Берзин грубовато, по-солдатски напомнит ему службу заместителем управляющего золотыми приисками в кампании «Лена-Голдфилдс» и, чего доброго, еще попрекнет в собачьей верности «гидре капитала».