Геннадий Дмитриев - Я был капитаном Фицроем

Наступило замешательство, лицо адмирала перекосилось, рот леди скривился в презрительной гримасе, а девушка, вырвав микрофон из ее оцепеневшей руки, громко сказала:

— Уважаемые телезрители, к большому сожалению, Андрей Николаевич еще не совсем здоров, у него снова началось раздвоение личности, он мнит себя капитаном королевского флота, называет себя именем, которое взято им из известных пиратских романов Стивенсона. Видимо, ему еще предстоит длительный курс лечения. Пожелаем нашему герою скорейшего выздоровления, до новых встреч.

Все поспешно покинул палату, наступила тишина. Дверь снова распахнулась хлопком, похожим на выстрел, и ко мне, вся в слезах, влетела Мария Петровна. Она бросилась мне на грудь и зарыдала.

— Боже мой! Боже мой! Что Вы натворили! Что Вы наговорили им! Вы понимаете, что теперь Вам уже никогда не выйти отсюда!

Я понимал, я прекрасно все понимал, но я просто не мог поступить иначе, я не мог унизиться перед этими людьми, вообразившими себя хозяевами жизни, даже если ценой этого унижения была моя свобода.

Никогда не думал, что судьба меня снова сведет с Марией Петровной, прошло немало времени со дня нашей встречи в самолете, около десяти лет, я уже написал повесть на основе записок капитана Фирсова, но отложил ее, чувствовалась какая-то незавершенность, записи Андрея Николаевича обрывались неожиданно после визита адмирала. Я знал, что человека этого больше нет в живых, но закончить повесть последней записью в его дневнике я не мог, нужна была еще какая-то информация, которой у меня не было. Я обращался в лечебное учреждение, надеясь уточнить судьбу моего героя, но поскольку я не являюсь ему родственником, то никаких сведений получить мне не удалось. Пытался расспросить сотрудников о Марии Петровне, но фамилии ее я не знал, персонал клиники сменился, и никто не мог вспомнить, кто такая Мария Петровна.

И вот однажды увидел я объявление на щите возле городского сада на углу улиц Преображенской и Пастера, где обычно размещают театральные афиши: «Сегодня, в 18.30, в актовом зале медицинского университета состоится лекция М. Спиридоновой „Реинкарнация. Наблюдения, исследования, факты“. Приглашаются все желающие. Вход свободный». С этой темой была связана моя неоконченная повесть, и я решил пойти на лекцию. Каково же было мое удивления, когда увидел, что лектором является та самая Мария Петровна, которую я безуспешно пытался разыскать. Теперь она преподавала в медицинском университете психиатрию.

Мария Петровна спокойно и неторопливо заняла место лектора за кафедрой, поправила микрофон, раскрыла папку с заметками и, подняв глаза, обвела взглядом слушателей. Из зала на нее смотрели с интересом и недоверием, тема лекции, казалось, балансировала на грани мистики, шарлатанства, восточных религий и наукообразия. Но с первых же слов она шаг за шагом открывала перед нами удивительный мир, в речи ее не было ни наукообразной терминологии, призванной произвести впечатление научности, ни упоминаний о «карме», «йоге» и прочих модных словечек, говорила она просто, ясно, и некоторые чувства наши, непонятные и необъясненные, в словах ее обретали новый смысл.

Если на привычные, знакомые нам еще со школы теории, взглянуть под другим углом, то может открыться нечто новое, то, о чем раньше мы даже и не задумывались. Теория эволюции Дарвина знакома всем, но если допустить, что эволюция — это не цепь случайностей, а процесс управляемый, и то, что плоть и душа — единое целое, то в процессе эволюции должна участвовать и душа, ведь у простейших форм жизни и у высших ее проявлений и души различаются. Тогда явление реинкарнации можно понимать, как процесс эволюции души, при этом новый вид живых существ возникает тогда, когда душа в этом виде исчерпала возможности совершенствования.

В странах Востока религия признает реинкарнацию, на Западе она подобные явления отвергает, но ученые пришили к выводу — случаи, когда люди вспоминали эпизоды своей прошлой жизни, не так уж редки, причем как на Востоке, так и на Западе. Наше сознание возникает при рождении и формируется в течение всей жизни, но существует еще и подсознание, оно приходит к нам из глубин веков, оно помнит всё, все предыдущие жизни, все наши прежние радости и печали, но они недоступны сознанию, и потому нам кажется, что мы не помним о них. Но иногда какие-то далекие видения из прошлой жизни всплывают из глубин подсознания, произведя на нас странное и необъяснимое впечатление, мы останавливаемся, застыв на минуту, пытаясь разгадать некую тайну, пришедшую к нам неведомо откуда, но проходит минута, вторая, затем пролетает день, и видения эти тускнеют, тают и забываются.

Дети в большинстве своем помнят картинки из некой иной жизни, некоторых преследуют необъяснимые страхи, никак не связанные с их небольшим жизненным опытом, иные рассказывают родителям о якобы пережитых ими событиях, которые родители считают вымыслом, детской фантазией. А под воздействием гипноза любой человек может вспомнить о своих прошлых жизнях. Интересно и то, что люди, вспоминавшие о своей прошлой жизни, чаще всего рассказывали, что их предыдущая жизнь проходила в тех же местах, в которых они живут теперь. В этом смысле, воспоминания Андрея Николаевича были не совсем обычны, и, несомненно, представляли особый интерес, но о капитане Фирсове в лекции Марии Петровны не было сказано ни слова.

Я подошел к ней после лекции, и она сразу же узнала меня.

— Ну что, пригодились Вам записки Андрея Николаевича, или Вы уже забыли о них? — спросила она, когда мы вышли с территории медицинского университета.

— Пригодились. На основе этих записок я написал повесть, она так и называется, «Я был капитаном Фицроем», но она не завершена, я остановился на последней записи из его дневника. Что произошло дальше с героем моей повести? Вы говорили, что он умер, но как и когда, я не знаю. Получается незавершенная история, я пытался разыскать Вас, но безуспешно. В клинике об Андрее Николаевиче тоже ничего узнать не смог. Кстати, в своей лекции Вы не упомянули о нем.

— Я не говорила Вам, что Андрей Николаевич умер, я сказала, что его нет в живых.

— Разве это не одно и то же?

— Не хотела об этом рассказывать, его убили. Застрелили через неделю после визита адмирала. Кто и как это сделал, неизвестно. Палата была закрыта ключом, а он лежал на кровати с простреленной головой, была еще и рана на груди, я успела заметить, я ведь первой вошла в палату. Пистолет лежал рядом, на полу, милиция оформила все как самоубийство, но откуда у него могло оказаться оружие? Почему пистолет лежал стволом к нему, а не от него, если он выпал из его руки? Есть ли на нем отпечатки его пальцев? Почему выстрелов было два? Разве можно застрелиться двумя выстрелами? Все эти вопросы я задала следователю, и он ответил, чтобы я забыла о том, что видела, поменьше болтала языком, иначе вполне возможно, что и меня найдут где-нибудь с простреленной головой. Следователь сам боялся, он получил указание оформить все как самоубийство, больше мне ничего не известно. На следующий день я написала заявление об увольнении, и с тех пор в клинике не появлялась. Теперь Вы понимаете, почему я на лекции ничего не говорила о капитане Фирсове?