Сергей Эйгенсон - Занимательное литературоведение

Нужно заметить, что в походе и первобытных условиях жизни в лагере женщины интеллигенции зачастую переносили лишения и осваивались с обстановкой лучше мужчин. Вообще, они меньше опускались и падали духом и даже в самых грозных условиях далеко не давали такого процента потерявших человеческий облик и оскотинившихся. Часто женщины проявляли безграничную энергию, находчивость, силу воли и даже выносливость, чем интеллигенты-мужчины, которые кисли, нюнили, ничего не умели делать, были жалки и беспомощны. В походе мне не раз приходилось видеть, как женщины уговаривали своих мужей, собравшихся умирать, встать и хоть немного ободриться. Встречались картины, когда на каком-нибудь невыносимом для лошади подъеме здоровый интеллигент-мужчина понуро болтался, сидя в телеге и не желая из нее вылезти, а женщина шла не менее чем по колено в снегу, погоняя или ведя под уздцы лошадей, нередко можно было наблюдать, как женщины подмазывали телеги, чинили упряжь, вьючили, седлали, запрягали и отпрягали лошадей, поили их, стреноживали, разыскивали топливо, готовили пищу, а мужчины в это время расхлябанно сидели и ждали, когда им дадут есть. Самым глупым, никудышным и шуточным, бедным, а иногда и просто поганым элементом на протяжении всего пути и жизни в Китае был образованный мужчина-горожанин.

Ну, их же никто не готовил к такой жизни. Даже простого горного, лыжного или водного похода IV категории сложности либо выезда на целину или в Сургут ни за кем из них не числилось. Турсекций и стройотрядов, привычных для интеллигентов Застоя, в России Серебряного века еще не было.

Но женщины? Русские женщины вообще загадка. А отчасти и отгадка выживания народа на его, так уж часто получается, что скорбном пути. Да я и сам по рассказам предыдущего поколения и по собственным наблюдениям знаю, что и в военной эвакуации, и в недавней эмиграции наши женщины более устойчивы, быстрее встают на ноги и учатся жить в новых, ранее непредставимых, условиях, чем самые закаленные мужчины. Это не абсолют, бывает всяко, но статистически получается как-то так.

Объединенные силы Бакича и Кайгородова превосходили осажденный чекистско-монгольский отряд по численности раз в десять. И у них же была пушка! Было решено взять дацан во что бы то ни стало. Ну, а для начала осажденным был предъявлен ультиматум о сдаче с гарантией неприкосновенности всем, кто сложит оружие, "включая даже коммунистов и комиссаров". Для большей убедительности был устроен парад войск вокруг монастыря, "причем части несколько раз проходили на виду у красных, создавая иллюзию многочисленности отряда". Ну, не знаю, как вам, а для меня это сразу привело на ум "Аламо" с парадом солдат Санта-Аны вокруг крепости, где допивает последний глоток перед боем Джон Уэйн – Дэви Крокетт в енотовой шапке.

Кроме того, в канун штурма, вечером белые развели вокруг монастыря сотни костров, что также должно было подавляюще действовать на осажденных. В общем – не подействовало. Вместо белого флага осажденные выкинули ответное письмо – сочиненный ими локальный вариант ответа запорожцев турецкому султану:

Господин генерал, вы пишете, чтобы мы вам сдали оружие, но оружие, господин генерал, не малина, которую сорвал с куста да и съел. Оружие, господин генерал, берется с бою, а вы, наверно, разучились или не научились воевать с красными войсками. Ходит старый волк по сопкам и смотрит, когда у лошади отпадет губа. Эх, кабы у волка были острые зубы, а кобыла не так остро кована!…

Ну, и так далее.

Штурм начался ночью, но сразу не заладился. Снаряды "макленки" попадали куда надо, но не разрывались. В темноте отличить своих от чужих не получилось. Белые стреляли по своим и многих перебили, а вот маленькая группа красных, под командой одного из четверых байкаловских младших братьев, успешно забросала атакующих ручными гранатами. Вот они-то разорвались, побив осколками много белых.

Кто командовал штурмом – тут есть разные версии. Одни пишут, что сам генерал, и что есаул Кайгородов был сильно недоволен потерей своих людей, другие – наоборот. Ну, поражение – всегда сирота. И ясно, что повод для взаимного недовольства был немалый. У байкаловцев тоже были потери, но намного меньше. Кажется, самой заметной из них был тот самый знатный перерожденец "красный лама" Хас-батор.

К. К. Байкалов так пишет об этом в своей книге "Разгром банды Кайгородова", напечатанной в 1932 году:

Вечером с наступлением темноты обстрел прекращается и мы выставляем усиленное охранение. Вдруг, нежданно-негаданно через наши окопы лавой переваливаются все ламы и наши отрядники-монголы во главе со своими чиновниками и Хас-Батером. Осталось у нас лишь человек 20 монголов-урянхов (как после оказалось, каких-то полухунхузов).

От бегства монголов, в особенности лам, мы, конечно, ничего не потеряли. Стало свободнее и доступнее. В первую очередь мы более или менее по-человечески устроили околоток и питание раненых. Огромные массы войлока использовали на подстилки, одеяла, обувь и обшивку всей внутернности окопов, что как нельзя хорошо сохранило здоровье и самочувствие бойцов в сырые и холодные осенние дни.

Бегство Хас-Батера – результат больной психики. В дни окружения и обстрела он совершенно зарылся в тюках войлока, никого к себе не подпускал, ничего не ел и даже испражнялся в своем логове. После бегства он сразу отделился от других монголов с одним чиновником и на другой день как-то нелепо попал в руки кайгородовцев. Они отрубили у него голову, послали сочувствовавшим нам княжествам напоказ.

Ну, я ж вам говорю… представьте-ка себе, к примеру, пламенного трибуна Савонаролу или красного мобеда Маздака где-нибудь между группой армий "Южная Украина" и Третьим Украинским фронтом. Без сомнения, что крыша поедет.

В кого, однако, на этот раз вселилась его неспокойная душа у нас сведений нет.

Через два дня после неудачного приступа отряд Кайгородова ушел назад по тому же Чуйскому тракту на Алтай. Конечно, если бы удалось уничтожить отряд Байкалова, то они с генералом легко удержались бы в Кобдо и стали бы хозяевами всей Западной Монголии. Не исключено, что им удалось бы собрать под своей эгидой ближних монгольских, ойратских и казахских ханов, да и из Халхи могли бы пойти к ним многие, недовольные новой промосковской властью в Урге. Умел же делать подобное покойный барон.

Но теперь шансов на это не было и есаул со своими чалдонами и ойротами вернулся партизанить на Русский Алтай, в свои родные места, к победам, поражениям и окончательной гибели в апреле 1922 года. Не будет очень большой новостью, если мы вспомним, что партизанское движение, не поддерживаемое из-за пограничного рубежа или из-за линии фронта, обречено на погибель. Отважен и талантлив был есаул, полный георгиевский кавалер, произведенный за храбрость в офицеры, умел он привлекать сердца людей, но сила солому ломит. В бою в селе Катанда был он убит, а его голову чоновцы насадили на штык и долго возили по селам Горного Алтая в виде пропаганды умиротворения и своих успехов в борьбе с с белобандитизмом.