Джордж Кеннан - Кочевая жизнь в Сибири

«Онвард», как мы и предполагали, не сумев добраться до Гижиги из-за позднего времени года, выгрузил свой груз и высадил большую часть пассажиров в Петропавловске, а мистер Льюис был послан начальником отряда доложить об их положении майору Абазе и выяснить, что им следует делать.

После приезда мистера Льюиса до марта ничего особенного не происходило. Арнольд в Ямске, Сандфорд на Тылхое и Буш в Анадырске старались с теми немногими людьми, которые у них были, выполнить хоть какую-нибудь работу, но из-за сильных метелей, очень холодной погоды и общей нехватки провизии и собак их усилия были в основном безуспешны. В январе я совершил поездку с пятнадцатью нартами в лагерь Сандфорда на Тылхое и попытался переместить его отряд в другую точку на тридцать или сорок верст ближе к Гижиге, но в жестокой пурге в куильской степи мы были рассеяны и потерялись все поодиночке, и после четырёх-пяти дней блужданий в вихрях летящего снега, за которыми не было видно даже наших собак, Сэндфорд с частью своего отряда вернулся на Тылхой, а я с остальными – в Гижигу.

В конце февраля казак Колмогоров прибыл из Петропавловска-Камчатского, привезя с собой трёх человек, высаженных там «Онвардом».

В марте я получил специальным курьером из Якутска ещё одно письмо и ещё несколько приказов от майора Абазы. Восемьсот нанятых им рабочих направлялись в Охотск, и более ста пятидесяти уже работали там и в Ямске. Снаряжение и транспортировка остальных все ещё требовали его личного присутствия, и он писал, что не сможет вернуться этой зимой в Гижигу. Однако он мог приехать в Ямск, в трехстах верстах к западу от Гижиги, и просил меня встретиться с ним там в течение двенадцати дней после получения его письма. Я сразу же отправился в путь с одним американцем по имени Лит, захватив с собой собачьей еды и провизии на двенадцать дней.

Местность между Гижигой и Ямском сильно отличалась по своему характеру от всего, что я видел раньше в Сибири. Не было таких больших пустынных равнин, как между Гижигой и Анадырском и в северной части Камчатки. Напротив, всё побережье Охотского моря, на протяжении почти шестисот миль к западу от Гижиги, представляло собой сплошные дебри из изрезанных, изломанных и почти непроходимых гор, пересеченных глубокими долинами и ущельями, густо заросшими сосновыми и лиственничными лесами. Горный хребет Становой, который отделяет Охотское море от китайской границы, проходит вблизи береговой линии и сотни небольших рек и ручьёв стекают с него в море по глубоким лесистым долинам между боковыми отрогами хребта. Путь из Гижиги до Ямска пересекает все эти речки и отроги под прямым углом, проходя примерно по середине расстояния между главным хребтом и морем. Большинство боковых хребтов между этими реками – не что иное, как высокие безлесые водоразделы, которые не сложно пересечь, но в одном месте, примерно в ста пятидесяти верстах к западу от Гижиги, к морскому побережью от центрального хребта отходит большой отрог высотой от 2 500 до 3 000 футов, который полностью перекрывает дорогу. Вдоль подножий этого отрога проходит глубокая, мрачная долина реки Вилига, которая пронизывает центральный Становой хребет и в которой дуют постоянные ветры. Зимой, когда открытая вода Охотского моря теплее, чем замерзшие долины в глубине материка, воздух над морем поднимается, и более холодные атмосферные массы устремляется вниз через долину Вилиги к морю. Летом, когда морская вода ещё холодная от массы нерастаявшего льда, а огромные равнины за горами покрыты растительностью и согреты солнцем, направление ветра в долине меняется на противоположное. Поэтому эту долину Вилиги можно рассматривать как большое естественное дыхательное отверстие, через которое дышат внутренние долины. Ни в одной другой точке Станового хребта нет такого пространства, через которое воздух мог бы проходить взад и вперед между долинами и морем, и как следствие этого в долине Вилиги почти непрерывно бушует шторм. В то время как погода везде спокойная и тихая, ветер дует там со страшной силой, унося облака снега с горных склонов далеко в море. По этой причине это место боятся все туземцы, вынужденные проходить здесь, и оно известно по всей Северо-Восточной Сибири как «штормовое ущелье Вилиги».

На пятый день после отъезда из Гижиги наш небольшой отряд, усиленный русским почтальоном с тремя санями, перевозившими ежегодную камчатскую почту, приблизился к подножию страшных Вилигских гор. Из-за глубокого снега мы продвигались не так быстро, как ожидали, и только на пятую ночь добрались до маленькой юрты, построенной для путников у устья реки Тополовка [116] Автор, очевидно, ошибся с названием реки. Река с названием Тополовка находится на 125 км. дальше реки Вилюги, если следовать маршрутом Кеннана из Гижиги в Ямск. Ближе на 30 верст находятся несколько других рек. Трудно сейчас сказать, какую из них имел в виду автор, поэтому оставим в тексте имя Тополовка. , в тридцати верстах от Вилиги. Здесь мы разбили лагерь, выпили чаю и растянулись на грубом дощатом полу, чтобы поспать, зная, что завтра нас ждёт день тяжёлой работы.

Юрта на р.Тополовке – Долина штормов – «Пропащая» река – Задержаны штормом – Путь по припаю – Бессонная ночь – Лит на грани смерти – Наконец Ямск!

«Кеннан! Эй, Кеннан! Просыпайся! Уже светло!» Из груды мехов на полу послышалось сонное ворчание и ещё более сонное «Правда?», после чего последовало ровное дыхание, подтверждающее, что необходимо предпринять более активные меры, чтобы вызволить груду мехов из страны грез. «Кому говорю! Кеннан! Проснись! Завтрак полчаса уже ждёт!» Волшебное слово «завтрак» взывало к более сильному чувству, чем сонливость, и, высунув голову из-под мехов, я сонно моргал глазами, пытаясь хоть как-то припомнить, где я и как сюда попал. Яркий костёр из смолистых сосновых веток потрескивал на бревенчатом возвышении в центре хижины, распространяя жар по всем углам. На заплесневелых брёвнах и грубом дощатом потолке висели крупные капли оттаявшей изморози. Дым медленно поднимался через квадратное отверстие в крыше к сверкающим звёздам, подмигивающим нам сквозь ветви лиственницы. Мистер Лит, исполнявший роль шеф-повара нашей кампании, стоял надо мной с ломтем ветчины, насаженным на охотничий нож, в одной руке и кочергой в другой ­– этими символами власти он яростно размахивал, намереваясь окончательно разбудить меня. Его энергичные жесты привели к желаемому результату. Подозревая, что я потерпел кораблекрушение на каннибальских островах и вот-вот буду принесен в жертву злым духам, я вскочил, протёр глаза и собрал воедино свои рассеянные чувства. Лит был в приподнятом настроении. Наш спутник, почтальон, в течение нескольких дней проявлял склонность уклоняться от работы и позволять нам делать всё необходимое, в то время как он спокойно шёл по нашим следам, и этим стратегическим манёвром навлек на себя самую непримиримую ненависть мистера Лита. Поэтому последний разбудил несчастного ещё до того, как тот проспал пять часов, уверив, что северное сияние – это первые проблески утреннего света. Почтальон отправился в путь в полночь и старательно прокладывал дорогу в рыхлом снеге вверх по крутому склону горы, полагаясь на обещание Лита, что мы догоним его до восхода солнца. В пять часов, когда я встал, ещё были слышны голоса людей почтальона, кричавших своим усталым собакам на вершине горы. Мы завтракали как можно медленнее, чтобы у них было достаточно времени, чтобы проложить для нас дорогу, и, наконец, отправились в путь только после шести часов.