Джордж Кеннан - Кочевая жизнь в Сибири

Было прекрасное ясное, тихое утро, когда мы поднялись на гору и, петляя по безлесным долинам среди высоких холмов, направились к берегу моря. Солнце поднялось над восточными вершинами гор, и снег засверкал, словно усыпанный бриллиантами. Вскоре вдали показались вершины Вилиги, прочерченные тончайшей кистью и окутанные нежнейшей лазурью пространства, столь же спокойные и светлые в своём холодном величии, как будто никакие бури никогда не касались их гладких белоснежных склонов и острых вершин. Воздух, хотя и очень холодный, был чистым и бодрящим, собаки неслись по обледеневшей дороге, встряхивая нас так, что кровь в наших венах готова было вскипеть, как французское шампанское!

К полудню мы спустились с гор на берег моря и догнали почтальона, который остановился, чтобы дать отдых своим собакам. Наши собственные были ещё свежи, и мы снова вырвались вперёд, быстро приближаясь к долине Вилиги.

Я как раз мысленно поздравлял себя с тем, что нам посчастливилось миновать это страшное место в ясную погоду, когда мое внимание привлекло странное белое то ли облако, то ли полоса тумана, вытянувшегося от устья долины Вилиги далеко над чёрными водами Охотского моря. Гадая, что бы это могло быть, я указал на него нашему проводнику и спросил, не туман ли это. Его лицо тут же омрачилось тревогой, и он лаконично ответил: «Вилига дурит!». Этот оракульский ответ не очень меня устроил, и я потребовал объяснений. К моему удивлению и ужасу, мне сказали, что странное белое облако, который я принял за туман, был плотным вихрем снега, вылетающим из устья ущелья под натиском бури, только что разразившейся в верховьях Станового хребта. Проводник пояснил, что пока ветер не утихнет пересекать долину невозможно и опасно. Я не видел ни невозможности, ни опасности, а так как по ту сторону ущелья была ещё одна юрта, то решил идти дальше и хотя бы попытаться переправиться. Там, где мы находились, погода была совершенно спокойной и тихой – свеча горела бы на открытом воздухе – и я не осознал огромной силы урагана, который всего в миле впереди извергал снег из ущелья и нёс его на несколько миль в море. Видя, что мы с Литом решили пересечь долину, наш проводник выразительно пожал плечами, как бы говоря: «ты скоро пожалеешь о своей поспешности», и мы поехали дальше.

Постепенно приближаясь к белому занавесу тумана, мы начали ощущать слабые порывы ветра и наблюдать лёгкие снежные вихри, которые становились всё сильнее и чаще по мере того, как мы приближались к устью Вилиги. Наш проводник еще раз напомнил нам, что глупо по своей воле идти в такую бурю, как эта, но Лит только посмеялся, заявив на ломаном русском, что видывал бури в Сьерра-Неваде, которые не идут ни в какое сравнение с этим «великим штормом, ага!». Но уже через пять минут мистер Лит был готов признать, что наоборот, это шторм на Вилиге не сравнится ни с чем подобным, что он когда-либо видел в Калифорнии! Когда мы обогнули край защищающего нас утеса на краю оврага, буря обрушилась на нас со всей своей яростью, ослепляя и удушая плотными вихрями снега, мгновенно заслонившими солнце и небо. Ветер ревел, как ураган в корабельных снастях. Было что-то сверхъестественное во внезапности перехода от голубого неба и неподвижного воздуха к этой завывающей, ослепляющей буре, и я уже начал сомневаться в целесообразности перехода через долину. Проводник с отчаянием повернулся ко мне, как бы упрекая меня в том, что я упрямо иду в бурю вопреки его совету, и продолжил криками и ударами подгонять своих испуганных собак. Глаза несчастных животных были залеплены снегом, у многих на них выступили пятна крови, но как бы ослеплены они ни были, они продолжали бороться, издавая время от времени жалобный вой, тревожащий меня больше, чем рёв бури. Через мгновение мы были уже на дне ущелья, и, не сумев остановить стремительный спуск, оказались на гладком льду «пропащей реки» [117] Река с таким названием (Пропащая) впадает в залив в 8-10 километрах севернее реки Вилиги. Т.е. это случилось ещё до того, как путешественники пересекли саму реку Вилигу, они достигнут её позже. , как её назвали каюры, и нас быстро понесло к открытой воде Охотского моря, всего в ста ярдах от нас. Все наши усилия остановить сани были поначалу тщетны против силы ветра, и я начал понимать о какой опасности говорил наш проводник. Если мы не остановим наши сани до того, как достигнем края льда, нас неминуемо сдует с него в воду глубиной три или четыре сажени. Именно такого рода опасность дала реке её зловещее название. Лит и казак Падерин, которые были одни на своих санях и которые не успели так далеко отойти от берега, с помощью своих шипастых остолов сумели вернуться назад, но мы со старым проводником ехали вдвоём на одних нартах, а наши широкие меховые одежды так сильно парусили на ветру, что остолы не могли удержать сани, а собаки не могли устоять на ногах. Полагая, что сани неминуемо унесет в море, если мы оба будем цепляться за них, я ослабил хватку и попытался удержаться сам, сперва сев, а затем и растянувшись ничком на льду; но всё было бесполезно – скользкий мех не держался за предательски гладкую поверхность, и меня понесло ещё быстрее. Я уже скинул с себя варежки и, когда оказался в одном месте на неровном льду, вонзил ногти в мелкие неровности и остановил свой опасный дрейф, но не осмеливался даже вздохнуть, чтобы снова не сорваться. Увидев мое положение, Лит протянул мне железное остриё остола, втыкая его в лёд и подтягиваясь, я дюйм за дюймом пополз обратно к берегу. До воды, в которую уже погрузились мои рукавицы, мне оставалось совсем немного. Проводник всё ещё медленно скользил к краю, но ему на помощь пришел Падерин с другим остолом, и вскоре они вдвоём вытащили наши сани на берег. Теперь я был вполне готов повернуть назад и выбраться из бури, но у нашего проводника взыграла кровь, и он вознамерился пересечь долину любой ценой, даже если бы мы потеряли все наши сани в море. Он предупреждал нас об опасности, мы настояли на том, чтобы идти дальше и теперь должны принять последствия. Так как переправиться через реку в этом месте было, очевидно, невозможно, мы поднялись против ветра примерно на полмили вверх по левому берегу, пока не достигли излучины, где между нами и открытой водой залива оказался участок суши. Здесь мы предприняли вторую попытку и добились успеха. Перейдя невысокий хребет на западном берегу Пропащей, мы достигли ещё одного небольшого ручья у подножия Вилигских гор. Вдоль него тянулась узкая полоса густого леса, и где-то в этом лесу была юрта, которую мы искали. Наш проводник, казалось, находил дорогу инстинктивно, потому что вихри снега скрывали даже наших собак, и всё, что мы могли видеть – это землю под ногами. Примерно за час до наступления темноты, усталые и продрогшие до костей, мы оказались перед маленькой бревенчатой хижиной – той самой, которую наш проводник называл Вилигской. Путешественники, побывавшие здесь до нас, оставили дымоход открытым, и его засыпало снегом. Мы расчистили его, как могли, развели костер на земле в центре юрты и, не обращая внимания на дым, присели вокруг пить чай. Мы не видели почтальона с полудня и не думали, что он сможет добраться до юрты, но как только начало темнеть, мы услышали в лесу лай его собак, и через несколько минут появился он сам. Теперь наш отряд состоял из девяти человек – двух американцев, трех русских и четырех коряков – разношёрстная толпа, которая сидела на корточках вокруг костра в низкой, почерневшей от дыма хижине, пила чай и слушала завывание ветра. Поскольку в юрте не хватало всем места для сна, коряки устроились спать на снегу, и к утру их наполовину засыпало снегом.