Джордж Кеннан - Кочевая жизнь в Сибири

Во-вторых, я убедился, что мириады микроскопических организмов, населявших воду, не зажигали своих крошечных огоньков в ответ на механическое воздействие, которое могло бы быть вызвано перемешиванием среды, в которой они плавали. На зеркальной поверхности моря не было ни малейшего намека на рябь ни от какого, даже легчайшего дуновения ветерка,. Между вспышками фосфоресценции зеркало тёмной воды не было потревожено ни единым касанием. Внезапное свечение бесчисленных организмов имело какую-то другую, более тонкую причину. Какова была природа того импульса, который привёл в действие этот огромный объём плавающей органической жизни так внезапно, что произвел визуальное впечатление электрической вспышки, я не мог предположить. Офицеры американского таможенного судна «McCulloch» в августе 1898 года наблюдали и задокументировали явление фосфоресценции в Беринговом море [120] Газета «New York Sun» от 11.11.1899. – прим. Дж.Кеннана . , которое было почти столь же замечательным, как и то, которое я только что описал, но в том случае море было бурным, и не было никакого внезапного появления и исчезновения свечения, т.е. возбуждение светящихся организмов, скорее всего, было вызвано механическим воздействием.

В-третьих, я заметил, что в промежутках между вспышками, когда вода была тёмной, все предметы, погруженные в воду, также светились. Медная обшивка корабля была такой яркой, что я мог сосчитать каждый её шов и гвоздик, перо руля было освещено до самого низа, а медузы, медленно проплывающие мимо на глубине десяти-двенадцати футов, светились, как погруженные в воду лу́ны. То есть эти простейшие, свободно плавающие в воде организмы зажигали свои фонарики только в ответ на какое-то возбуждение, которое почти мгновенно передаётся на расстояние в несколько миль, в то время как те, которые были прикреплены к твёрдым предметам или касались их, постоянно держали свои лампочки зажжёнными.

Во время одного из периодов свечения, длившегося несколько минут, я поднял на борт ведро с фосфоресцирующей жидкостью и отнёс его в каюту. При искусственном освещении в нём нельзя было ничего разглядеть, но когда свет погасили, внутренняя поверхность ведра засветилась, тогда как сама вода оставалась тёмной.

Море фосфоресцировало ещё три или четыре раза, и каждый раз огненный покров устремлялся к нам с севера со скоростью, примерно равной скорости звука в воздухе. Продолжительность свечения при каждом появлении составляла от полутора до трех-четырех минут, и оно исчезало каждый раз, мгновенно перемещаясь в другую, более отдалённую область. Всё представление вокруг нашего корабля длилось, как нам показалось, минут двадцать, но ещё долго после этого мы могли видеть, как фосфоресценция быстро перемещалась с места на место где-то за линией горизонта, освещая при этом нависшую над морем дымку. Одно время к северу от нас было три или четыре таких участка светящейся воды, и так как они находились за изгибом земной поверхности, мы не могли видеть их непосредственно и прослеживали их только по перемещающимся пятнам на освещённом снизу тумане.

Закрытие проекта – Распродажа – Уценка телеграфных изоляторов – Дешёвые лопаты для рытья могил! – Распродаём всё по дешёвке – Унесённые в море – На краю гибели – Спасение «Онвардом».

Мы прибыли в Охотск около 1 августа, и, проводив майора в Санкт-Петербург, я отплыл далее и провел большую часть следующего месяца в плавании вдоль побережья, собирая наши разрозненные рабочие отряды и загружая на борт те запасы и материалы, которые представляли ценность.

В начале сентября я вернулся в Гижигу и приступил к закрытию предприятия и подготовке к окончательному отъезду. Компанией предписывалось, чтобы мы продали всё, что можно и использовали вырученные средства для оплаты наших долгов. Я не сомневаюсь, что этот план казался нашему уважаемому начальству вполне осуществимым и способным принести значительную сумму наличными, но, к сожалению, их знакомство с нашими обстоятельствами было весьма поверхностным, а их план, с нашей точки зрения, был уязвим по нескольким пунктам. Во-первых, хотя у нас в Гижиге и было неиспользованных материалов на пятнадцать-двадцать тысяч долларов, большая их часть была такого рода, что совершенно не могла быть продана в этой местности. Во-вторых, деревни Охотск, Ямск и Гижига все вместе насчитывали не более пятисот жителей, и было весьма сомнительно, чтобы все пятьсот могли иметь в своих кошельках столько денег, даже если бы спаслись от Страшного Суда и жили вечно. Даже если предположить, что туземцам жизненно необходимы наши телеграфные столбы, ломы и кирки, у них не было денег, чтобы заплатить за них. Однако приказ есть приказ, и как только представилась возможность, мы открыли перед нашим главным складом нечто вроде международного базара и принялись избавляться от лишних товаров на самых выгодных условиях. Мы снижали цены на телеграфный провод до тех пор, пока эта роскошь не оказалась доступной самой бедной корякской семье. Мы наводнили рынок кирками и лопатами, которые, как мы уверяли туземцев, пригодятся им для погребения мёртвых, а замороженные консервированных огурцы и другие антицинготные средства гарантировали здоровье живых. Мы продавали стеклянные изоляторы сотнями как патентованные американские чайные чашки, а деревянные кронштейны-укосины тысячами уходили на растопку печей. Мы предлагали мыло и свечи в качестве подарка всем, кто покупал у нас солонину и сухофрукты, и учили туземцев готовить прохладительные напитки и печь бисквиты, чтобы создать спрос на лимонный сок и пищевую соду, которых у нас было в избытке. Мы направили всю свою энергию на создание искусственных потребностей в этом прежде счастливом и самодостаточном обществе и наводнили их страну предметами, которые были бы не более полезны бедным туземцам, чем лыжи для жителей Сахары. Короче говоря, мы щедрой рукой раздавали блага цивилизации. Но результат оказался не таким удовлетворительным, как, несомненно, ожидали наши директора. Рынок в конце концов насытился укосинами и кирками, телеграфная проволока оказалась не так уж хороша для рыболовных сетей и собачьих упряжек, как уверяли некоторые из наших продавцов, а лимонад, даже когда его пили из изящных хрустальных изоляторов, как оказалось, не пришёлся по вкусу аборигенам. Так что нам, в конце концов, пришлось прикрыть нашу торговлю. Мы выручили, если я правильно помню, что-то около трехсот рублей (150 долларов по тогдашнему курсу), которые вместе с деньгами, оставленными нам майором Абазой, составили что-то около пятисот рублей. Однако, я не стал использовать эти деньги для оплаты долгов компании. Я предвидел, что мне предстоит возвращаться в Соединенные Штаты через Сибирь, и не собирался ставить себя в такое положение, когда мне придётся оплачивать свои дорожные расходы, продавая по дороге лимонный сок, консервированные огурцы, телеграфную проволоку, сушёные яблоки, стеклянные изоляторы и пищевую соду. Поэтому я убедил кредиторов компании, которых, к счастью, было не так много, удовлетворить свои требования чаем и сахаром, чтобы я мог сэкономить наличные, которые были нужны мне для поездки от Охотска до Санкт-Петербурга.