Т Габрусенко - Эти непонятные корейцы

Для россиянки это покажется по меньшей мере странным, но умение готовить… не входит в традиционный комплекс необходимых добродетелей девушки в Корее. В странах Дальнего Востока было не принято учить девочку секретам домашних дел или ремесел. Это считалось не только ненужным, но и даже вредным.

Для корейца (китайца, вьетнамца), замкнутого в рамках своей семьи и внутренне противопоставляющего ее всему окружающему миру, дочь с рождения была чужой, заранее принадлежавшей не родному дому, а дому будущего мужа. «Милый вор» — так называли в Корее в родной семье дочь, вышедшую замуж. Тут подразумевалось многое — и добрачное содержание дочери, и свадебные расходы, и подарки родне, и те вещи, которые замужняя дочь, приходя в родительский дом погостить, выпрашивала у них. С традиционной точки зрения все эти траты для семьи были напрасными — деньги были все равно что украдены. Как гласят корейские пословицы: «В доме с тремя дочерьми на ночь двери не закрывают», «В дом, где пять дочек выдали замуж, вор не заходит» — то есть дочери представляют из себя черные дыры в семейном бюджете, истощая родную семью расходами на себя настолько, что и воровать в их родных домах нечего. Сын-то потом окупался — он заботился о старых родителях, справлял поминки по ним после смерти. А дочь была бесполезной приживалкой, и ей это постоянно давали чувствовать (не родители, так родственники или соседи), внушая невротическую смесь стыда и вины за свой пол. От этого комплекса многие корейские женщины не могут избавиться и сегодня.

По причине «бесполезности» дочерям старались и не прививать никаких особых навыков. Ведь научить их домашним кулинарным или хозяйственным секретам означало добровольно раскрыть эти секреты чужим семьям. Зачем? Умение по-особому приготовить тток{ 25 Тток — отбивной рисовый хлебец .} или сшить ханбок{ 26 Ханбок — корейский национальный костюм .} за одну ночь, да при этом скроить ткань без лишних обрезков, могло не только вполне реально улучшить благосостояние семьи, но и — в определенные моменты — спасти ее. Что, например, могла сделать бедная вдова-крестьянка, оставшись с детьми без кормильца? Она занималась чаще всего пхумаси{ 27 Пхумаси в кругу корееведов принято считать благородной формой взаимопомощи соседей: сначала, дескать, я тебе грядку вспашу, а потом ты мне дом построишь. Возможно, иногда это так и было. Например, многие работы на заливных полях были действительно невозможны без концентрированного привлечения соседской силы, и люди действительно создавали бригады взаимопомощи. Но это слово служило в Корее и для обозначения банального батрачества бедняков в богатых домах. }, то есть за плату работала, шила да готовила по богатым домам. Научить своим домашним секретам всю округу вовсе не входило в ее планы.

Конечно, в бедных домах девочка с малолетства помогала матери по хозяйству, особенно если была старшей — опять по пословице: «Старшей дочери в семье хуже всех живется». Но она, как правило, не пользовалась при этом какими-то специальными навыками, а лишь послушно и дисциплинированно выполняла простейшие задания: «принеси — подай — убери». Считалось, что по-настоящему научить секретам домашнего ремесла женщину должна свекровь или любая другая старшая женщина из рода мужа. В этот дом невестка, по идее, должна была приходить как чистый лист бумаги. Учитывая, что невестке порой бывало лет 10—12 (а то и того меньше — если, например, ее брали в качестве минмёныри, то есть невестки, которая должна была вырасти в доме мужа), странным такой обычай не покажется.

Так что ж, значит, в родном доме корейскую девочку ничему не учили? Учили, разумеется. Но закладывали в нее чаще всего не конкретные хозяйственные знания, а лишь необходимые для конфуцианского общества моральные основы. Верная Чхунхян — идеал традиционной женщины в Корее — проводила свои дни не в приготовлении кимчхи по маминым рецептам (для этого у нее была служанка Хяндан), а в чтении конфуцианских трактатов о том, как должна вести себя добродетельная супруга. Женская добродетель в корейском варианте представляла из себя покорность и умение запрятать свои эмоции подальше и не высовываться. Робкая, слабая, бессловесная, терпеливая, покорно выполняющая любое приказание — такова была идеальная корейская невеста и невестка. Российский или немецкий крестьянский идеал — девушку физически крепкую, здоровую, веселую и румяную, мастерицу и сплясать на празднике, и будничную рубаху расцветить вышивкой, и пирог испечь такой, что пальчики оближешь, — в Корее бы отмели с порога как крайне нежелательную кандидатуру. Марья-искусница или Василиса Премудрая — это явно не корейские героини. Корейцы сказали бы, что в такой женщине — избыток мужского начала ян, и она своей активностью просто опасна для мужниной семьи, ибо может разрушить ее духовную гармонию{ 28 Подобные рассуждения о соотношении инь и ян в современной Корее можно нередко встретить и на страницах вполне научных журналов. В особенности этим славится консервативное «Здоровье». }. Впрочем, эта точка зрения была характерна для народов всех стран Дальнего Востока. Жутковатые обычаи китайцев бинтовать ноги девочкам или затягивать до предела грудь так, что молочные железы, бывало, полностью деформировались, идут именно от конфуцианского стремления «загасить» в женщине все проявления жизни, чтобы ни вздохнуть во всю грудь, ни быстро пробежаться она не смогла.

До сих пор многие корейские матери относятся с подозрением и тревогой к любым проявлениям активности даже самых маленьких дочерей — излишне шумной возне с другими детьми, любознательности, хорошему аппетиту, громкому смеху. Одна знакомая кореянка (девушка болезненная, очень худенькая, с постоянными расстройствами пищеварения) рассказывала мне, что в детстве была шумным, крепким и подвижным ребенком и это очень тревожило ее мать, видевшую в живости дочери избыток пресловутого ян. Мать всячески старалась обуздать ее активность, то и дело приказывала «сидеть тихо и ничего не делать» и при любом удобном случае ограничивала ее в еде, не давала мяса, яиц и прочих «возбуждающих жизненную энергию» продуктов. В результате добилась своего — от детской резвости в этой 20-летней девушке не осталось и следа.

С европейской точки зрения это звучит возмутительно, но, вероятно, какая-то сермяжная правда в традиционном воспитании была. Быть яркой, сильной личностью рискованно даже в современной армии. А порядки, с которыми корейская невестка сталкивалась в доме свекрови, были куда жестче армейских. И гораздо разумнее в этих условиях ей было оставаться тихой, молчаливой и покорной — чтобы часом не взорваться и не взорвать новых маму с папой, а заодно и мужа, к чертовой бабушке.