Т Габрусенко - Эти непонятные корейцы

Мне лично смотреть этот фильм было смешно. А эмигрантская молодежь свято верит, что помогать бабушке по хозяйству — это насилие над личностью. В местных-то семьях за помощь родителям по хозяйству принято расплачиваться деньгами: помыл папе машину или маме посуду — заработал доллар. Дочке в школе внушают: «Чаще помогайте старшим! Тогда вы сможете заработать больше денег». А в традиционных конфуцианских семьях, оказывается, такая чудовищная эксплуатация… Ну, и захочется вьетнамским (китайским, корейским) подросткам после такого фильма учить язык предков?

Вот так и проявляется на практике австралийский мультикультурализм. Узкие глаза и смуглая кожа — это экстравагантно и привлекательно, жена из племени мумбо-юмбо — это круто. Кимчхи, утка по-пекински — это вкусно и хорошо, это национальная культура. А вот то, что почтение к старшим и культ труда — это тоже часть культуры, причем часть определяющая, австралийцы признавать не желают. Для них это дикость и бескультурье. Это — неравенство, это — несвобода, это противоречит принятым здесь принципам жизни, а значит, подлежит осуждению и искоренению.

Подрубая под корень идеологию эмигранта, здешнее общество подрубает и его национальное мироощущение. Оно принимает лишь внешнюю, так сказать, кулинарную форму. Кимчхи едят, не стесняются, национальные рестораны на каждом шагу, а вот все остальное… Впрочем, и внешнюю форму частенько тоже стараются радикально переменить. Ибо форма, как известно, связана с содержанием. Моя знакомая американская кореянка (в Америке у азиатов похожие проблемы) рассказывала мне, что самыми тяжкими испытаниями детства для нее были школьные родительские собрания, на которые ее отец всегда приходил в строгом костюме.

На фоне растрепанных причесок и застиранных футболок аккуратный кореец смотрелся чудаковато, его деловой костюм американцами воспринимался как свидетельство зажатости, отсутствия раскованности, и дочь стыдилась этого. Она приложила немало усилий (слезы, уговоры, скандалы), чтобы отец стал «нормальным», то есть приходил в школу таким же обормотом, как и все.

Так что на практике провозглашенный мультикультурализм оборачивается своей противоположностью — ассимиляцией. Пусть в Австралии она проводится в мягких перчатках, сути своей от этого не меняет. И осуждать австралийскую национальную политику я не берусь — как не берусь осуждать «пролетарский интернационализм» бывшего СССР.

Государство — оно ведь нюансов не учитывает. Оно действует просто и решительно, как асфальтовый каток, по природе своей не склонный к сентиментальности. Сохранять реальное разнообразие культур с государственной точки зрения невыгодно, а подчас и опасно. Ведь страна — это как семья. Если в ней начинается плюрализм, значит, на горизонте забрезжил развод. Народ должны скреплять единые ценности, а то получится лебедь, рак да щука с известным результатом. А единые ценности диктует тот, чьи позиции в стране сильней. Уж какие эти ценности: хорошие ли, плохие — тут, наверное, объективно судить невозможно. Мы ведь тоже смеялись над традицией продавать невест в фильме «Кавказская пленница» и искореняли этот обычай как дикий и унизительный.

Хотя какие-нибудь талибы с такой оценкой не согласятся.

Вот почему, видимо, в рамках большой и сильной страны ассимиляция малых народов — явление хотя и грустное, но неизбежное. Тем более что, как я написала выше, у самих эмигрантов сопротивления она не встречает. Ведь главное, с практической стороны язык и культура родины предков им ничего не дают, в то время как английский открывает любые двери. До недавнего времени такова была ситуация в Советском Союзе, где корейцы не учили родной язык даже тогда, когда возникала реальная возможность (вышеприведенный пример — восточный факультет ДВГУ, где на корейском отделении корейцы не хотели учиться). А. Н. Ланьков, известный кореевед, рассказал мне как-то о своем интервью с отставным генералом-корейцем, глубоким стариком, который в далекой молодости был в Узбекистане инспектором корейских школ. Старик вспоминал, что в конце 30-х годов настойчивее всех требовали закрытия корейских школ… сами родители-корейцы. Главный аргумент был прост: «А куда нашим детям деваться без хорошего русского?!»

О «зове родины предков» наши корейцы заговорили после перестройки, когда позиции России и, соответственно, русского языка ослабли, а корейский язык стал ассоциироваться не с нищим Пхеньяном, а с преуспевающим Сеулом. То, что в Китае местные корейцы учат родной язык в школах, объясняется, мне кажется, все той же прозаической причиной — Южная Корея по сравнению с Китаем является более развитым государством, и знать этот язык выгодно. Цинично говоря, желание эмигранта учить родной язык и любовь к далекой отчизне чаще всего прямо пропорциональны ВНП на душу населения на исторической родине.

Конечно, из этой тенденции есть исключения. Среди тех же советских корейцев были и замечательные ученые-корееведы, такие, как Михаил Николаевич Пак, который историей земли своих предков начал заниматься в самые нерасполагающие к этому годы. В Австралии наиболее дальновидные и умные эмигранты стараются, вопреки сильному ассимиляционному давлению государства, приучать своих детей к родной культуре, сохранить язык — хотя бы на разговорном уровне. Те, кто не перерубает своих корней, поступает мудро. В начале 90-х годов, когда начались активные связи России с Южной Кореей, те — очень немногие — из советских корейцев, кто чудом сохранил язык в семье, получили огромные преимущества — переводчики тогда были остро необходимы, им платили колоссальные деньги. Не говоря уже о том, что психологию корейцев эти люди понимали куда лучше русских, что позволяло им легче завязывать в этой стране и деловые, и дружеские связи.

Быть вхожим в еще одну культуру на правах «своего» — это действительно «большой фан». Но удается он не всем. Слишком много и внутренних, и внешних барьеров приходится преодолевать ради этого человеку.

До недавнего времени хобби и специальность (корееведение) у меня счастливо совпадали. Но, приехав в Австралию, я приобрела одно вне-профессиональное увлечение — международный кинематограф. Благодаря замечательному местному каналу SBS у меня появилась возможность каждый вечер смотреть фильмы всего мира с английскими субтитрами. Оказалось, что это очень интересно. Кино — относительно молодое искусство, которое зародилось в недрах западной культуры и должно, казалось бы, развиваться по ее законам. Однако этого не происходит. Голливуд на сегодняшний день хотя и задает самое влиятельное направление в мировом кинематографе, отнюдь не исчерпывает его собою. Существует великое множество национальных кинокультур, хороших и разных, в том числе и у стран, от которых этого ожидаешь меньше всего. Я с удивлением узнала, например, что Иран, который в западном массовом сознании предстает землей полоумных фанатиков, способен создавать мудрые «общечеловеческие» фильмы вроде «Отца» Маджида Маджиди — фильмы, все чаще завоевывающие премии различных международных фестивалей. Индия, известная в России в основном как поставщица слезливых мелодрам («бывают фильмы плохие, очень плохие и индийские», как ехидно говорили в советское время), выпускает на экран достаточно много глубоких, философских произведений.